Однако я полагал, что история с моим уходом из МГБ доставила Берия ряд неприятных моментов. Берия сам говорил мне, что из-за меня он имел от т. Сталина много неприятностей. И хотя, как было сказано выше, Берия в период приемки и сдачи дел МГБ занимал не очень благожелательную ко мне позицию, тем не менее, находясь в Румынии в 1946 г., вдали от Родины, под влиянием минуты я написал ему под Новый год теплое, несколько "литературное" письмо, полагая, что оно несколько сгладит оставшийся у Берия, возможно, неприятный осадок от всего этого дела. Мне теперь стыдно за это письмо, и я краснею от внутреннего негодования на себя, вспоминая, какие теплые слова я адресовал Берия, этому авантюристу и проходимцу, который, видимо, смеялся в душе, читая лирические излияния человека, к которому у него, вероятно, уже давно не было никакого человеческого чувства.
Отчуждение и безразличие Берия ко мне я заметил сам, когда вернулся из-за границы, но я по-прежнему неправильно анализировал положение. Мне казалось, что в связи со мной у Берия создалась сложная ситуация с Абакумовым.
Абакумов, я точно знал, ненавидел меня, писал на меня т. Сталину и в ЦК кляузы, которые, однако, не достигали поставленных Абакумовым целей, так как при проверке оказывались лживыми.
Берия же, как я полагал, тогда считал, что если Абакумову удастся скомпрометировать меня, то в какой-то мере косвенно будет в глазах т. Сталина скомпрометирован и Берия, и потому неоднократно уговаривал меня "не портить отношения с Абакумовым, звонить ему, поддерживать с ним связь".
Считая Абакумова мерзавцем и карьеристом, рискуя оказаться жертвой какой-либо удачной провокации со стороны Абакумова, я все-таки не хотел следовать совету Берия, а года два даже не подавал Абакумову руки.
С 1946 г. после моего назначения в Главсовзагранимущество я, по-моему, окончательно перестал быть нужным Берия и видел его за редким исключением только на заседаниях Совета Министров СССР.
Можно привести ряд фактов, когда Берия демонстративно игнорировал меня, особенно если при этом присутствовал Абакумов. Что же, это было в характере Берия, и меня нисколько не удивляло.
В 1948 г., узнав об очередной кляузе Абакумова, я хотел поговорить о ней с Берия и пришел к нему в приемную, но он меня не принял, передав через секретаря, что вызовет меня сам, и, конечно, не вызвал, как я и ожидал.
Приступив к работе после первого инфаркта в прошлом году, я как-то снова зашел в приемную Берия. Однако он меня опять не принял, хотя у него никого не было. К этому времени Абакумов уже был арестован, и потому отказ Берия принять меня показался мне просто обидным, и я немедленно ушел из его приемной. Не хочет видеть меня, - думал я, - ну что ж, его дело! Не он один меня знает!
Хотя т. Сталин, как известно, сам поставил вопрос о моем освобождении из МГБ, я знал, что т. Сталин продолжает доверять мне. А доверие т. Сталина было для меня, как и для каждого из нас, все! Знал я об этом из целого ряда фактов. Так, вскоре после моего назначения в Главсовзагранимущество, на одном из дипломатических приемов Власик по секрету передал мне, что в случайном разговоре с ним т. Сталин прямо заявил о том, что он мне доверяет.
В мае 1947 г., представленный тов. Микояном, я был утвержден т. Сталиным в качестве начальника Главного управления советским имуществом за границей.
Кажется, в следующем, 1948 г. был случай, когда т. Молотов вызвал меня и сказал, что намечается создание Министерства советского имущества за границей, и спросил, согласен ли я занять пост министра в этом министерстве. Я понимал, что предложение было сделано по указанию т. Сталина.
В феврале 1949 г., как известно, по инициативе т. Сталина Совет Министров СССР принял постановление об одобрении моего доклада о работе Главсовзагранимущества за 1948 г.
Затем в 1950 г. именно т. Сталин назвал меня как кандидата на должность министра госконтроля СССР. И я определенно знал, что всем этим действиям т. Сталина по отношению ко мне Берия не только не способствовал, но, может быть, даже противодействовал им.
Я чувствовал себя почти реабилитированным после освобождения от работы в МГБ в 1946 г. Последующий арест Абакумова показал, что я был прав, когда в ответ на кляузы Абакумова писал о нем т. Сталину как о личности подозрительной.
Неожиданно т. Сталин скончался. Я только за месяц до того приступил к работе после второго инфаркта, и мне тяжело было перенести этот удар. Я всегда считал, что умру раньше т. Сталина.
Накануне похорон т. Сталина Берия неожиданно позвонил мне на квартиру (что он не делал уже лет восемь), расспросил о здоровье и попросил приехать к нему в Кремль.
У него в кабинете я нашел Мамулова, Людвигова, Ордынцева, позже пришел т. Поспелов. Оказывается, надо было принять участие в редактировании уже подготовленной речи Берия на похоронах т. Сталина. Во время нашей общей работы над речью, что продолжалось часов 8, я обратил внимание на настроение Берия. Берия был весел, шутил и смеялся, казался окрыленным чем-то. Я был подавлен смертью т. Сталина и не мог себе представить, что в эти дни можно вести себя так весело и непринужденно.
Теперь, в свете нам известного о преступных действиях Берия, я делаю вывод, что Берия не только по-настоящему не любил т. Сталина как вождя, друга и учителя, но, вероятно, даже ждал его смерти (разумеется, в последние годы), чтобы развернуть свою преступную деятельность. Это, конечно, стало мне ясно сейчас, но тогда я объяснял поведение Берия его умением держать в руках свои нервы, как и подобает настоящему государственному деятелю.
Несколько дней спустя я даже счел своим долгом предложить Берия свои услуги для работы в МВД, так как полагал, что в связи со смертью т. Сталина международная и внутренняя обстановка может потребовать усиления работы МВД, мои знания и опыт в этой области могут пригодиться и я окажусь полезным Берия в этой работе, хотя, признаюсь, работа в МВД меня уже мало привлекала, тем более в сравнении с самостоятельной работой в Госконтроле. Однако Берия отклонил мое предложение, очевидно, как я теперь понимаю, считая, что я не пригожусь для тех целей, которые он намечал себе тогда, беря в свои руки МВД. В тот день я виделся с Берия в последний раз.
Когда в мае месяце я дважды просил у него по телефону приема, он сказал мне неожиданно довольно сухо, что сам мне позвонит, - обычный прием, когда люди не хотят принимать человека.
Можно было бы в заключение сказать здесь о некоторых возникших у меня соображениях в связи с необычной активной деятельностью, которую Берия развил после кончины т. Сталина, сказать о его нежелании иметь главного контролера по МВД и брошенной им во время обсуждения этого вопроса на Президиуме Совмина фразе: "Что они (т. е. Госконтроль) могут проверять с МВД, сперва их самих надо проверить!" - что доказывает, что он не желал иметь никакого контроля над собой, даже ограниченного узкими рамками финансово-хозяйственной деятельности.
Но я полагаю, что эти соображения в настоящее время уже не имеют значения.
Хотя Вы, т. Хрущев, сказали мне 11 июля т. г., что мне не инкриминируется моя близость в прошлом с Берия, я все же счел необходимым рассказать здесь, когда и как эта близость возникла, в чем она заключалась и как развивалась на различных этапах моих отношений с Берия.
Отрицательные черты характера Берия, о которых я выше говорил, были мне, конечно, известны, но я никогда не подозревал Берия в политической нечестности и не думал о том, что он может оказаться врагом партии и народа, авантюристом худшего пошиба, буржуазным перерожденцем и агентом международного империализма. И, однако, это теперь непреложный факт, убедительно доказанный в докладе т. Маленкова на Пленуме ЦК КПСС и в выступлениях членов Президиума ЦК.
Думая о том, что произошло, хочется проклясть день и час моего знакомства с Берия, с этим авантюристом, врагом партии и народа, своим преступлением запятнавшим биографии десятков и сотен честных людей, которые волею сложившихся обстоятельств были когда-то в какой-то степени близки к нему.
Я хочу одновременно сказать Президиуму ЦК нашей партии, что на протяжении всей моей сознательной жизни я был чист перед партией, перед т. Сталиным и теперь так же чист перед нынешним руководством Центрального Комитета нашей партии.
В. Меркулов
На документе помета: "Тов. Хрущев ознакомился. Разослано членам Президиума ЦК. Копия направлена т. Руденко Р. А. Подпись неразборчива. 24.VII.53".

На суде Меркулов дал показания против Берии, в частности, осудил за присвоение им авторства пресловутой книги "К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье", которая, по словам Меркулова, была написана группой авторов под руководством директора Института Маркса-Энгельса- Ленина при ЦК КП(б)Грузии Эриком Бедией. При этом он заявил, что считает это дело "более чем плагиатом", и что ему "стыдно за Берию, поставившему подпись под чужой работой".
Кроме того, Меркулова обвинили в участии в похищении и убийстве жены маршала Кулика Кулик-Симонич. Он не отрицал этого факта, но настаивал на том, что приказ о ее похищении и последующем расстреле был отдан лично Берией по указанию Сталина.
Впрочем, приговор Меркулову был вынесен еще до суда. Хрущев принял решение ликвидировать все окружение Берии, и поэтому 23 декабря 1953 года в 21 час 20 минут в числе других приговоренных к высшей мере наказания В. Н. Меркулов был расстрелян. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 31 декабря 1953 года он был лишен государственных наград, воинского и специального звания. Не реабилитирован.
Литература: Жирнов Е. Театр одного наркома // Коммерсантъ-власть. 26 июня 2001 г. С. 46-50; Млечин Л. М. Председатели органов безопасности. Рассекреченные судьбы. М., 2001; Объяснительные записки В. Н. Меркулова Н. С. Хрущеву // Неизвестная Россия. Вып. 3. М., 1993.

В марте 1946 года НКГБ был, как и все советские ведомства, реорганизован в министерство, министром остался генерал армии Меркулов (в декабре 1945 года первым замом вместо Кобулова стал С. И. Огольцов). А уже через 2 месяца, 4 мая, в результате обычных и вечных кремлевских интриг, он был смещен, уступив место начальнику "Смерш" Виктору Абакумову, вместе с которым в июне вернулась в МГБ и военная контрразведка, которую возглавил Селивановский, ставший заместителем министра. Огольцов остался первым замом, добавились к нему еще А. С. Блинов и Н. К. Ковальчук, также смершевец. 15 же июня 1946 года произошла замена руководства Первого главного управления. Вместо генерал-лейтенанта Павла Михайловича Фитина, направленного в распоряжение кадров МГБ СССР, начальником внешней разведки был назначен генерал-лейтенант Петр Николаевич Кубаткин. Однако он пробыл на этой должности менее трех месяцев. 9 сентября 1946 года его сменил генерал-лейтенант Петр Васильевич Федотов.
Что же касается существовавшего в годы войны 4-го управления по организации террора и диверсий в тылу противника, то оно было упразднено приказом МГБ СССР от 9 октября 1946 года. Но еще до его расформирования в системе МГБ 4 мая 1946 года был создан отдел "ДР" (служба проведения диверсий и индивидуального террора), начальником которого был назначен генерал-лейтенант П. Судоплатов. Главной задачей отдела "ДР" являлась организация агентурно-разведывательной работы за рубежом и внутри страны.
Однако на этом реорганизация органов разведки не закончилась. Постановлением Совета Министров СССР от 30 мая 1947 года был создан Комитет информации при Совете Министров СССР (Комитет № 4), куда вошли Первое главное управление МГБ, ГРУ Министерства вооруженных сил, а также разведывательные и информационные структуры ЦК ВКП(б), МИД и Министерства внешней торговли.
А пока 20 августа 1946 года Абакумову постановлением ПБ поручалось укрепить разведку, организовать централизованный учет антисоветских элементов и учет массового осведомления. Учреждалось ОСО при МГБ и тюремный отдел. В тот же день было принято постановление ЦК ВКП(б) "О работе МГБ СССР", в котором недостатком была объявлена слабая работа среди дипломатов и иностранных специалистов. Работа в основном велась среди репатриантов (еще 8 сентября 1945 года был издан совместный приказ НКГБ и ГУКР "Смерш" о совместной проверке репатриантов, передаваемых для работы в промышленность, а в феврале 1946 года - указание НКГБ "О выявлении агентов английской и американской разведок среди репатриантов"), к декабрю 1946 года было заведено несколько сотен тысяч дел оперативной разработки на репатриантов по подозрению в шпионаже. В мае 1945 года на основании Инструкции МГБ по учету и розыску агентуры разведывательных, контрразведывательных, карательных и полицейских органов воевавших против СССР стран, предателей, пособников, ставленников немецко-фашистских оккупантов был создан централизованный учет всех государственных преступников, разыскивавшихся НКГБ и "Смерш". Но тем не менее только в 1949-1950 годы было незаконно арестовано более 200 человек, имевших сходство с разыскиваемыми. Для розыска госпреступников было учреждено 4-е управление. Организовано было 5-е управление (обороннные предприятия, борьба с антисоветскими элементами, розыск авторов и распространителей антисоветских анонимок, обеспечение режима секретности). Охраной атомных секретов занимался отдел "К" МГБ.
Применялась и профилактика. Приказом МГБ от 11 апреля 1946 года определялся ее порядок. Но новый министр Абакумов предпочитал работать по принципу "сначала арестуем, потом разберемся".
Велась борьба с религиозными, сектантскими организациями. Только в одной Молдавии за несколько лет после войны было ликвидировано окло 30 религиозных организаций, объявленных антисоветскими.
Советские советники появились в странах народной демократии. Совместные оперативные игры велись органами МГБ вместе с польскими ("Звено" против СИС, "Трасса" и "Комета" против ЦРУ), восточногерманской и чехословацкими органами госбезопасности.
Во 2-м Главном управлении появилось управление 2-Н для борьбы с националистами (аналогичные управления в МГБ Украины и Литвы, в МГБ Белоруссии, Латвии и Эстонии - отделы 2-Н). В апреле 1947 года был издан приказ МГБ "Об усилении борьбы с националистическим подпольем и его вооруженными бандами в Украинской ССР".
2 февраля 1947 года был издан приказ МГБ "Об усилении контрразведывательной работы по борьбе с агентурой американской и английской разведок". 2-е Главное управление МГБ и МГБ Латвии вели оперативную игру "Дуэль" против американской, английской и шведской разведок. Были скомпрометированы и отозваны из СССР военный атташе США Р. Гроу (с помощью МГБ ГДР), помощник военно-морского атташе США Р. Дреер.
Чтобы успешнее решать эти задачи, в мае 1949 года был издан приказ МГБ "О порядке передвижения по территории Советского Союза дипломатических и консульских представителей иностранных государств и сотрудников иностранных посольств и миссий в СССР".
В 1948 году в состав МГБ перешли Управление советников в странах народной демократии и службы "ЕМ" (эмиграции) и "СК" (советские колонии за границей). На их основе 17 октября 1949 года приказом МГБ СССР было создано 1-е управление МГБ, на которое возлагались задачи по управлению внешней контрразведкой. Основными из этих задач были:
- контрразведывательное обеспечение совколоний;
- выявление и пресечение подрывной деятельности контрразведывательных органов капиталистических стран и эмигрантских центров, направленной против СССР.
Начальником 1-го управления 17 октября 1949 года был назначен Г. В. Утехин, которого 4 января 1951 года сменил С. Н. Карташов. Для выполнения поставленных перед ним задач 1-е управление имело собственные резидентуры в советских представительствах за рубежом.
31 декабря 1950 года были произведены перестановки в руководстве МГБ, в постановлении Политбюро мотивированные усложнением структуры и увеличением в связи с этим объема работы, "а также для того, чтобы коллегиально рассматривать наиболее важные вопросы чекистской работы", количество заместителей министра было увеличено до 7 человек.
Ими стали бывший начальник управления контрразведки МГБ генерал-майор Е. П. Питовранов, бывший начальник 3-го Главного управления генерал-лейтенант Н. А. Королев (назначен курировать милицию), бывший заведующий административным отделом ЦК партии генерал-лейтенант В. Е. Макаров (по кадрам) вместо Свинелупова, отправленного замминистром в МГБ Эстонии, и генерал-полковник А. Н. Аполлонов (по войскам). Тогда же обновилось руководство четырех управлений: 2-го - полковник Ф. Г. Шубняков (вместо Питовранова), 3-го - генерал-лейтенант Я. А. Едунов (вместо Королева), 4-го управления - генерал-майор П. С. Мещанов, по охране на железнодорожном и водном транспорте - генерал-полковник С. А. Гоглидзе (кандидат в члены ЦК партии) и Инспекции при министре - генерал-майор П. П. Кондаков.
Через три дня, уже в новом, 1951 году, была организована Коллегия МГБ в следующем составе:
Председатель - Абакумов, его заместитель - Огольцов, члены - все замы, Г. В. Утехин - начальник 1-го Управления, Ф. Г. Шубняков - начальник 2-го ГУ, Н. С. Власик - начальник ГУО, С. А. Гоглидзе - начальник ГУО на транспорте, Я. А. Едунов - начальник 3-го ГУ, П. С. Мещанов - начальник 4-го управления, А. Ф. Волков - начальник 5-го управления, И. И. Горгонов - начальник УМГБ Московской области, П. П. Кондаков - начальник Инспекции, А. М. Леонтьев - начальник ГУ милиции, Н. П. Стаханов - начальник ГУПВ.
4 июля 1951 года Виктор Семенович Абакумов по решению ЦК ВКП(б) был отстранен от должности, затем арестован, временное исполнение его обязанностей было возложено на первого заместителя министра госбезопасности СССР генерал-лейтенанта Сергея Ивановича Огольцова. 9 августа 1951 года Указом Президиума ВС СССР министром государственной безопасности СССР был назначен Семен Денисович Игнатьев.
Через две недели было сформировано новое руководство МГБ. Первым заместителем остался Огольцов, но была введена, впервые в истории ВЧК-МГБ, должность еще одного первого зама, которую занял Гоглидзе. Были сняты с постов Блинов, Седивановский, Королев, Макаров, Аполлонов. Их места заняли генерал-лейтенанты Н. П. Стаханов (по войскам) и П. Н. Мироненко (политработа в войсках), генерал-майоры А. А. Епишев (бывший первый секретарь Одесского обкома, по кадрам) и Кондаков, полковники И. Т. Савченко (бывший завсектором отдела партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК) и С. В. Евстафеев (бывший замуправделами СМ СССР).
Но замминистерская чехарда не прекращалась. Новоиспеченный генерал-майор Рюмин 20 октября был назначен на этот пост (одновременно стал начальником следчасти). Через девять дней замом Игнатьева и начальником 2-го Главного управления вместо арестованного Шубнякова стал генерал-лейтенант Л. Ф. Цанава. 2 ноября 1951 года в связи с передачей разведывательных функций из Комитета информации при МИД СССР в Министерство государственной безопасности СССР приказом МГБ № 00796 в МГБ было вновь образовано Первое главное управление (ПГУ). Возглавил его Сергей Романович Савченко, который как начальник ПГУ был назначен заместителем министра госбезопасности. Структура ПГУ МГБ стала выглядеть следующим образом:
Руководство (начальник, его заместители и Коллегия);
Секретариат;
Управление нелегальной разведки.
Географические отделы:
- Англо-американский;
- Латинской Америки;
- стран Скандинавии и Финляндии;
- Германии;
- Австрии и Швейцарии;
- Франции и стран Бенилюкса;
- Дальневосточный (Япония и Корея);
- Юго-Восточной Азии;
- Ближнего и Среднего Востока.
Функциональные отделы:
- научно-технической разведки;
- внешней контрразведки;
- "Д" (активных мероприятий);
- информационно-аналитический;
- шифровальный и т. д.
Позднее на базе европейских направлений (английского, германского, французского и др.) было создано Управление Западной Европы ПГУ МГБ.
Еще через неделю Гоглидзе оставил кресло на Лубянке и выехал в Ташкент - на должность министра ГБ Узбекистана. Следующие перемены произошли в феврале следующего, 1952 года, когда Гоглидзе вернулся из Ташкента в Москву на пост замминистра (фактически первого, так как Огольцов уехал в Ташкент на его место, такая произошла рокировка), а Цанаву сменил на обоих его постах генерал-лейтенант В. С. Рясной, бывший замминистра МВД Круглова, с 1943 года не имевший отношения к руководству госбезопасности. Еще через месяц покинул Лубянку Кондаков, уехавший министром ГБ в Вильнюс, в мае ушел с понижением (начальником 3-го отдела реорганизованного в апреле из ГУО в просто Управление охраны МГБ, с сокращением штатов и отставкой Власика, направленного с понижением на командование лагерем в Свердловской области) Евстафеев, в июле вернулся в ЦК начальником Главного управления спецслужбы И. Савченко, а вместо них пришли член КПК при ЦК А. В. Никифоров, за заслуги в организации тюрьмы КПК получивший звание полковника, главный кадровик МВД генерал-лейтенант Б. П. Обручников и бывший второй секретарь Тульского обкома (до августа 1951), затем замна-чальника 2-го Главного управления полковник С. Н. Лялин.
В ходе дальнейших интриг в ноябре был снят со всех постов в МГБ и направлен в Министерство госконтроля, под присмотр Меркулова, Рюмин, а в декабре был арестован Власик, еще недавно один из ближайших к Сталину людей.
На фоне всех этих номенклатурных взлетов и падений происходили дальнейшие репрессии и реорганизации. Отдел "ДР" МГБ, отвечавший за проведение диверсий за границей, осенью 1950 года был расформирован, а на его базе на основании постановлений Политбюро от 9 сентября 1950 года были созданы Бюро № 1 (проведение диверсий и террора за границей) и Бюро № 2 (проведение похищений и убийств внутри СССР). На том же заседании Политбюро была утверждена специальная инструкция МГБ СССР, согласно которой в отношении "вражеских элементов" допускалось принимать меры по "пресечению" их деятельности "особыми способами по специальному разрешению". На основании данных постановлений Политбюро ЦК ВКП(б) приказом МГБ от 28 сентября 1950 года было сформировано Бюро № 1 (начальник генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов), а приказом МГБ от 28 сентября 1950 года- Бюро № 2 (начальник генерал-лейтенант Виктор Александрович Дроздов). Оба Бюро действовали на правах управлений и подчинялись непосредственно министру.
Таким образом, к концу 1951 года в структуре центрального аппарата МГБ СССР за деятельность за рубежом отвечали два подразделения: Первое главное управление (внешняя разведка) и Бюро № 1 (проведение диверсий и террора за границей).
По "делу об абакумовско-сионистском заговоре в МГБ" были арестованы и провели около двух лет в тюрьме генерал-лейтенанты Н. Н. Селивановский, Н. А. Королев, М. И. Белкин, Л. Ф. Райхман, генерал-майоры Г. В. Утехин, Н. И. Эйтингон, полковники Ф. Г. Шубняков, А. М. Палкин, подполковники Н. М. Бородин и А. Я. Свердлов, руководящий сотрудник отдела "Д" В. М. Блиндерман и др.
Что касается внешней разведки, то в 1952 году руководство СССР, проанализировав первые итоги "холодной войны", внесло в ее деятельность некоторые коррективы. Об их содержании можно судить по замечаниям И. Сталина, сделанным им на заседании Комиссии по реорганизации разведывательной и контрразведывательной служб МГБ СССР в ноябре 1952 года:
"В разведке никогда не строить работу таким образом, чтобы направлять атаку в лоб. Разведка должна действовать обходом. Иначе будут провалы, и тяжелые провалы. Идти в лоб - это близорукая тактика.
Никогда не вербовать иностранца таким образом, чтобы были ущемлены его патриотические чувства. Не надо вербовать иностранца против своего отечества. Если агент будет завербован с ущемлением патриотических чувств - это будет ненадежный агент.
Полностью изжить трафарет из разведки. Все время менять тактику, методы. Все время приспосабливаться к мировой обстановке. Использовать мировую обстановку. Вести атаку маневренную, разумную. Использовать то, что бог нам предоставляет.
Самое главное, чтобы в разведке научились признавать свои ошибки. Человек сначала признает свои провалы и ошибки, а уже потом поправляется.
Брать там, где слабо, где плохо лежит.
Исправлять разведку надо прежде всего с изжития лобовой атаки.
Главный наш враг - Америка. Но основной упор надо делать не собственно на Америку.
Нелегальные резидентуры надо создавать прежде всего в приграничных государствах.
Первая база, где нужно иметь своих людей, - Западная Германия.
Нельзя быть наивным в политике, но особенно нельзя быть наивным в разведке.
Агенту нельзя давать такие поручения, к которым он не подготовлен, которые дезорганизуют его морально.
В разведке иметь агентов с большим культурным кругозором профессоров.
Разведка - святое, идеальное для нас дело.
Надо приобретать авторитет. В разведке должно быть несколько сот человек-друзей (это больше, чем агенты), готовых выполнить любое наше задание".
Остается лишь признать справедливость этих замечаний.
По результатам работы Комиссии 30 декабря 1952 года с подачи Сталина было оформлено решение Бюро Президиума ЦК КПСС - об объединении 1-го (внешняя разведка) и 2-го (контрразведка) Главных управлений, Бюро № 1, Отдела "Д" (активные мероприятия), а также ряда подразделений 4-го (розыскного), 5-го (секретно-политического) и 7-го (оперативного) управлений центрального аппарата МГБ в Главное разведывательное управление (ГРУ) МГБ СССР. Это решение было объявлено приказом МГБ от 5 января 1953 года. Начальником ГРУ МГБ был назначен первый заместитель министра госбезопасности генерал-лейтенант Сергей Иванович Огольцов, его заместителями - успевший отсидеть год в тюрьме по делу Абакумова генерал-майор Евгений Петрович Питовранов (он же начальник 1-го управления ГРУ (разведка за границей)) и генерал-лейтенант Василий Степанович Рясной (он же - начальник 2-го управления ГРУ (контрразведка)).
Однако в связи со смертью Сталина этот проект так и остался на бумаге и не реализовался. Штаты новых подразделений так и не были утверждены.

Но не только интригами и борьбой за чины занимались в МГБ. В 1951 году при парткоме МГБ был создан филиал ВПШ. 15 июля 1952 года по постановлению СМ СССР была организована на базе ВШ и Школы следственных работников МГБ СССР Высшая школа МГБ (с трехгодичным сроком обучения). Ленинградская школа МГБ была реорганизована в Инстиут иностранных языков МГБ.
В январе 1952 года приказом МГБ агентурный аппарат был сокращен. Вместо "агентов" и "осведомителей" были установлены новые категории - агенты и специальные агенты. Право вербовки агентов получали только начальники отделений и вышестоящих подразделений. Предписывалось в течение двух месяцев (до 15 марта 1952 года) сократить агентурный аппарат в 2-3 раза.
Тогда же, в январе 1952 года, была принята Инструкция по оперативному учету в органах МГБ. Устанавливались следующие виды дел оперучетов: агентурные дела, дела-формуляры, розыскные дела и дела предварительной агентурной разработки, а также литерные дела для материалов по особо важным объектам.
Игнатьев, попав в тяжелые обстоятельства и, видимо, представляя себя на месте Абакумова, тяжело заболел, и поэтому всю работу по следствию курировал Гоглидзе, по докладу которого было принято 1 декабря 1952 года постановление ЦК "О положении в МГБ", в котором предписывалось: "Покончить с бесконтрольностью в деятельности органов Министерства государственной безопасности и поставить их работу в центре и на местах под систематический и постоянный контроль партии.... Поднять уровень следственной работы, распутать до конца преступления участников террористической группы врачей Лечсанупра, найти главных виновников и организаторов проводимых ими злодеяний. В короткий срок закончить следствие по делу о вредительской группе Абакумова-Шварцмана. Обновить состав следователей по особо важным делам, исключить из него негодных и заменить их новыми, свежими следовательскими силами". Тогда же Сталин обвинил ПГУ в "гнилых и вредных рассуждениях" о ненужности террора. Был сформирован 13-й антисионистский отдел 2-го управления ГРУ МГБ.
29 декабря Бюро Президиума ЦК приняло решение "т. Михайлову и другим членам Бюро Президиума ЦК подобрать 5-10 работников с направлением их в МГБ для улучшения работы следственных органов". По предложению Михайлова из ЦК ВЛКСМ в следчасть были направлены молодые кадры.
30 декабря 1952 года ЦК КПСС принял постановление о нанесении окончательного удара по националистам. 24 января 1953 года был издан приказ МГБ СССР "О мерах по ликвидации националистического подполья и его вооруженных банд в западных областях Украинской и Белорусской ССР, в Литовской, Латвийской и Эстонской ССР".
Чекисты отслеживали реакцию общества на действия власти. 14 января 1953 года Гоглидзе направил Сталину, Маленкову, Берия, Булганину, Хрущеву сводку высказываний дипломатов и интеллигенции по поводу сообщения ТАСС (источники имелись в посольствах США, Англии, Франции, Канады, Австралии, Норвегии, Бельгии, Швеции, Финляндии, Израиля, Пакистана).
Чекистов ожидала большая работа, но, как всегда, на самом интересном месте...
Смерть Сталина вызвала большие перемены, в том числе и в органах госбезопасности. Уже 5 марта на совместном заседании ЦК КПСС, СМ СССР и ПВС СССР было принято решение об объединении МГБ и МВД СССР во главе с Берией. 11 марта 1953 года постановлением СМ СССР были назначены первые заместители министра МВД. Ими стали член ЦК КПСС бывший министр МВД генерал-полковник С. Н. Круглов, неработавший с 1945 года в госбезопасности кандидат в члены ЦК КПСС генерал-полковник Б. 3. Кобулов и бывший первый заместитель Круглова в МВД, также кандидат в члены ЦК партии и также генерал-полковник И. А. Серов, замом по войскам - еще один кандидат в члены ЦК генерал армии И. И. Масленников. Все это были близкие сотрудники Берия, особенно Кобулов.
Приказом МВД СССР № 002 от 14 марта 1953 года была утверждена структура МВД. Согласно ей были образованы 1-е Главное управление - контрразведывательное во главе с П. В. Федотовым, внешняя разведка вошла в МВД как 2-е Главное управление (разведка за границей), начальником внешней разведки был назначен генерал-лейтенант Василий Степанович Рясной (он пробыл в этой должности до 28 мая 1953 года, после чего был назначен начальником УМВД Москвы и Московской области, исполняющим обязанности начальника внешней разведки стал полковник Александр Михайлович Коротков, до этого руководивший управлением нелегальной разведки), 3-е управление (военной контрразведки) возглавил Гоглидзе, 4-е (секретно-политическое) - бывший помощник Берии по Совмину генерал-лейтенант Н. С. Сазыкин, 5-е - экономическое - генерал-лейтенант Н. Д. Горлинский, 6-е - транспортное - генерал-майор П. П. Лорент, 7-е - наружное наблюдение - генерал-майор М. И. Никольский, 9-е - охраны правительства - освобожденный из тюрьмы генерал-майор С. Ф. Кузьмичев, котрольную инспекцию по проверке исполнения приказов министра - другой бывший заключенный, генерал-лейтенант Л. Ф. Райхман, 10-е - управление коменданта Кремля - генерал-лейтенант Н. К. Спиридонов, следчасть - генерал-лейтенант Л. Е. Влодзимирский, отдел "П" (спецпоселений) - будущий брежневско-гришинский начальник московских чекистов, тогда полковник В. И. Алидин, 7 спецотделов - учетно-архивный, секретной техники, изготовления документов, радиоконтрразведки, изготовления опертехники, перлюстрации, Гохрана - соответственно, полковники А. С. Кузнецов, Н. А. Карасев, генерал-лейтенант С. С. Бельченко, полковник Л. Н. Никитин, генерал-майор В. А. Кравченко, генерал-лейтенант А. И. Воронин, полковник Н. Я. Баулин. Отдел "М" (мобилизационный) возглавил генерал-лейтенант Н. И. Яценко, а отдел "С" (спецсвязи) - полковник П. Н. Воронин. Войсковые управления возглавили: погранвойск - генерал-майор П. И. Зырянов, внутренней охраны - генерал-лейтенант Т. Ф. Филиппов, конвойной охраны - генерал-лейтенант А. С. Сироткин, военного снабжения - генерал-майор Я. Ф. Горностаев, военно-строительное - инженер-полковник П. Н. Соколов, службы МПВО - генерал-лейтенант И. С. Шередега. Главным милиционером стал один из бывших замов Игнатьева генерал-лейтенант Стаханов, главным архивистом - генерал-майор В. А. Стыров, главным кадровиком - старый сотрудник Берии генерал-лейтенант Обручников, главным пожарным - генерал-майор Ф. П. Петровский, главным тюремщиком - полковник М. В. Кузнецов. Отделом по контролю и инспектированию военизированной охраны руководил генерал-майор Г. П. Добрынин. Еще один бериевский кадр, бывший начальник Московского УНКВД во время войны генерал-лейтенант М. И. Журавлев стал начальствовать в Хозяйственном управлении. Вернулось на Лубянку со Старой площади бывшее ГУСС при ЦК КПСС, ставшее теперь 8-м, шифровальным, управлением, вместе со своим прежним начальником полковником Иваном Савченко. Секретариат МВД возглавил генерал-лейтенант С. С. Мамулов, секретариат ОСО - генерал-майор В. В. Иванов, оба старые помощники Берия. В Коллегию, кроме замов, вошли Федотов, Рясной, Гоглидзе, Сазыкин, Стаханов, Обручников, Мамулов. После Берии, лично курировавшего 3-е, 8-е, 9-е и 10-е управления, следчасть, управление кадров. Контрольную инспекцию, Секретариаты МВД и ОСО, вторым человеком, первым среди первых заместителей, был Кобулов, курировавший 1-й и 2-й главки, 7-е управление и первые 6 спецотделов. Остальные замы распределили между собой 4-е, 5-е управления, отделы "М", "П", "С", 7-й спецотдел, Центральное архивное управление и все хозяйственные подразделения (Круглов), 6-е управление, главные управления милиции и пожарной охраны, управление службы местной противовоздушной обороны, тюремное управление и отдел по контролю и инспектированию ВОХР (Серов). Войсками занимался Масленников.
Новый министр постарался быстро освободиться от производственно-хозяйственных структур, раскидав их по различным промышленным министерствам, и от тюрем с лагерями, отдав их Минюсту, кроме тех, где сидели "государственные преступники". А вместо этого прибрал к рукам до этого самостоятельные главки геодезии и картографии (впрочем, в 30-40-е годы входившие в НКВД) и по охране государственных тайн в печати, в просторечии Главлит, который, кроме Наркомпроса, никуда не входил. Фактический контроль ГБ над цензурой стал теперь и формальным. Возглавили новые структуры, соответственно, А. Н. Баранов и К. К. Омельченко, курировать новые главки было поручено Круглову.
Кадровые перестановки продолжались все время. Уже в апреле вместо Мамулова, перешедшего на партийную работу в Грузию, Секретариат МВД возглавил другой постоянный сотрудник Берии еще по Совмину полковник Б. А. Людвигов, а архивный главк вместо Стырова - его зам подполковник Б. И. Мусатов.
Берия особое внимание уделял разведке. Главной задачей 2-го Главного управления согласно подписанному Берией 17 июня 1953 года проекту "Положения о МВД СССР" было ведение разведывательной и контрразведывательной работы против капиталистических стран.
Поставив внешнеполитическую разведку под свой контроль, Берия провел очередную реорганизацию ее структуры. Большое количество резидентов и оперативных работников были отозваны в Москву для отчета о текущей работе. Некоторые из них были уволены, а агентурная сеть подвергнута массовой чистке. Было ликвидировано управление нелегальной разведки, а его функции и сотрудники переданы в линейные отделы. Также был ликвидирован и американский отдел, вместо которого был создан объединенный отдел США, Канады, Англии, Мексики и Аргентины со штатом в 24 человека. Что же касается управления Западной Европы, то оно было преобразовано в отдел.
Несколько позднее приказом МВД СССР 30 мая 1953 года на базе Бюро № 1 МГБ СССР был организован 9-й отдел МВД СССР (проведение актов индивидуального террора и диверсий). Начальником 9-го отдела был назначен заместитель начальника 2-го Главного управления МВД генерал-лейтенант П. А. Судоплатов.
29 апреля на основе Бюро № 2 МГБ была создана Специальная оперативная группа при 1-м Главном управлении МВД, в задачи которой входил розыск заброшенных в СССР агентов-парашютистов. Ее начальником стал Герой Советского Союза полковник М. С. Прудников. Через две недели эта новая структура была преобразована в 11-й отдел того же 1-го главка.
По приказу Берии были созданы следственные группы по рассмотрению дел арестованных ранее чекистов. В результате были освобождены Райхман, Кузьмичев, Селивановский, Королев, Эйтингон, А. Я. Свердлов, Шубняков, М. И. Белкин, Г. В. Утехин и другие, многие из них вернулись на руководящую работу в органы. Абакумов и его люди из следственной части (Комаров, Лихачев, Леонов, Шварцман и др.) остались в тюрьме. Были арестованы бывшие заместители министра МГБ Рюмин, Огольцов и Цанава (бывший бериевский протеже). Берия, в лучших чекистских традициях, ставил перед Маленковым вопрос об аресте своего предшественника Игнатьева.
Тогда же, в апреле 1953 года, наряду с прекращением "дела врачей", был подписан приказ о запрещении применения к арестованным "мер физического воздействия", то есть пыток.
В недолгий период бериевского руководства в МВД шла интенсивная работа. Готовилось "Положение об МВД", проводилось сокращение штатной численности центрального аппарата.
Но Берия недолго находился во главе МВД. 26 июня 1953 года он был арестован, снят с должности первого заместителя председателя Совета Министров СССР и министра МВД СССР, лишен всех званий и наград, а дело о его "преступных действиях" было передано на рассмотрение Верховного Суда СССР. В тот же день Указом ПВС СССР министром внутренних дел был назначен генерал-полковник С. Н. Круглов. 1 июля его первыми заместителями стали Серов и секретарь ЦК КПСС Н. Н. Шаталин. Б. Кобулов был арестован в здании ЦК КПСС, Гоглидзе - в ГДР, такая же судьба постигла Влодзимирского, Райхмана, Судоплатова, Людвигова и других, считавшихся близкими к Берии, чекистов.
Вообще тогда возникла тенденция замещать образовавшиеся в МВД вакансии партийными работниками или военными. Это говорило о недоверии руководства страны к чекистам. Например, 27 июня 9-е управление (охраны) вместо смещенного Кузьмичева возглавил завотделом Московского обкома партии К. Ф. Лунев (30 июля назначен первым заместителем министра вместо фактически не приступившего к работе Шаталина), замминистра - генерал-лейтенант С. Н. Переверткин (бывший замначальника главка боевой подготовки Сухопутных войск), начальником 3-го управления - член Военного совета ЛВО генерал-лейтенант Д. С. Леонов, начальником управления кадров, вместо отстраненного Обручникова - завсектором отдела административных органов ЦК КПСС В. П. Петушков, и. о. начальника Контрольной инспекции -замначальника политотдела погранвойск Ленинградского округа полковник А. Н. Безответных, начальником 9-го управления вместо Лунева - первый секретарь Пролетарского райкома Москвы В. И. Устинов. 4-е, секретно-политическое, управление, вместо снятого с работы Сазыкина возглавил бывший начальник Специального главного управления МВД (до марта 1953 года) генерал-лейтенант Ф. П. Харитонов, а органы на транспорте - 6-е управление, вместо также отстраненного Лорента - начальник ДТО Северо-Кавказской железной дороги полковник Н. Г. Шашков.
Арест Берии немедленно отразился и на внешней разведке. 18 июля 1953 года приказом МВД СССР новым начальником 2-го Главного управления был назначен Александр Семенович Панюшкин.
Что касается 9-го отдела МВД, то он приказом МВД СССР от 31 июля был упразднен, а его начальник генерал-лейтенант Павел Судоплатов 21 августа 1953 года арестован.
1 сентября Указом Президиума Верховного Совета СССР было ликвидировано Особое совещание при МВД. В сентябре же был организован 10-й спецотдел МВД, занявшийся работой на предприятиях Министерства среднего машиностроения. Его начальником стал полковник А. М. Иванов. В октябре из состава МВД был выведен Главлит, ставший вновь главком при Совмине.
Несмотря на все эти события, чекисты продолжали работать. Проводились удачные операции. Осенью 1953 года была сорвана попытка сотрудников аппарата военного и военно-морского атташе США собрать военную информацию на Дальнем Востоке (на Амуре). В отсутствие американцев контрразведчики в гостинице, где иностранцы остановились, засветили пленку.
Вот так чекисты и подошли к весне 1954 года, когда произошла очередная реорганизация органов госбезопасности.
Литература: Жуков Ю. Н. Тайны Кремля - Сталин, Молотов, Берия, Маленков. М., 2000; Кокурин А., Петров Н. МГБ: структура, функции, кадры (1946-1953) // Свободная мысль. 1997. № 11; Кокурин А., Петров Н. МВД: структура, функции, кадры (1953-1954) // Свободная мысль. 1998. № 1; Кокурин А., Петров Н. Лубянка. ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ. 1917-1960. Справочник. М., 1997; Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина. М., 2001; Лубянка, 2. Из истории отечественной контрразведки. М., 1999.

АБАКУМОВ Виктор Семенович (11 (24) апреля 1908 г., Москва - 19 декабря 1954 г., Москва)
Министр государственной безопасности СССР в мае 1946 - июле 1951 года.
Родился в семье рабочего фармацевтической фабрики (позднее отец работал в больнице уборщиком и истопником), мать была прачкой. Мальчик в 1920 году окончил 4 класса городского училища в Москве, и на этом его образование завершилось. Работать начал очень рано: уже в 1920 году он устраивается рабочим на завод. Затем работает санитаром ЧОН, рабочим на временных работах, упаковщиком склада Центросоюза, стрелком военизированной промышленной охраны ВСНХ СССР, снова упаковщиком. В 1927 году он вступил в комсомол, в 1930 году - в ВКП(б).
В январе 1930 года он становится заместителем заведующего административным отделом, секретарем ячейки ВЛКСМ торговой посылочной конторы Наркомата торговли РСФСР, в октябре 1930 года - секретарем ячейки ВЛКСМ завода "Пресс" в Москве. В 1931-1932 годы - заведующим военным отделом Замоскворецкого райкома ВЛКСМ Москвы.
С января 1932 года Абакумов работает в органах ОГПУ-НКВД практикантом экономического отдела полномочного представителя ОГПУ по Московской области. Уже в 1932 году он становится уполномоченным экономического отдела полномочного представителя ОГПУ по Московской области, а в 1933 году - уполномоченным экономического управления ОГПУ, затем, с июня
1934 года, уполномоченным экономического отдела ГУГБ НКВД СССР. Затем карьера развивается несколько в ином направлении: в 1934-1937 годы он - оперативный уполномоченный 3-го отделения отдела охраны ГУЛАГа НКВД СССР, в 1937-1938 годы оперуполномоченный 4-го отдела ГУГБ НКВД СССР, затем заместитель начальника отделения 4-го отдела 1-го управления НКВД СССР, начальник отделения 2-го отдела ГУГБ НКВД СССР.
На Абакумова обратил внимание его непосредственный начальник Б. Кобулов. Именно он в декабре 1938 года способствовал назначению Абакумова на должность начальника Управления НКВД по Ростовской области. Более того, с помощью Кобулова Абакумов становится делегатом XVIII съезда ВКП(б), что в немалой степени помогло его дальнейшему служебному росту.
В феврале 1941 года Абакумова назначают заместителем наркома НКВД, а в июне 1941 года - начальником Управления особых отделов НКВД СССР. Однако отношения между Абакумовым и Берией постепенно стали ухудшаться. Так, брат Б. Кобулова генерал-лейтенант А. Кобулов позднее на допросах показывал, что до войны отношения Берии и Абакумова были нормальными, даже хорошими, а потом ухудшились, поскольку тот перестал считаться с Лаврентием Павловичем.
Во время войны Абакумов достаточно успешно возглавлял Управление особых отделов, а с апреля 1943 по март 1946 года - Главное управление контрразведки "Смерш" Наркомата обороны, являясь одновременно, в апреле-мае 1943 года, и заместителем наркома обороны, то есть самого Сталина. К концу войны Абакумов был награжден орденами Красного Знамени, Суворова I и II степеней, Кутузова 1 степени, Красной Звезды, медалями за оборону Москвы, Сталинграда, Кавказа. А о том, как он руководил контрразведкой "Смерш", можно судить по воспоминанием некоторых ее сотрудников. Вот, например, что рассказывает генерал армии П. Ивашутин, позднее ставший заместителем председателя КГБ, а затем начальником ГРУ:
"В военной контрразведке я работал с финской войны, был тогда начальником особого отдела 23-го стрелкового корпуса. В то время Абакумова лично не знал, познакомился с ним только в 1942 году, когда меня неожиданно вызвали в Москву с Северного Кавказа, где сражалась 47-я армия, в которой я служил. Являюсь к Абакумову, как положено у военнослужащих, докладываю о прибытии и жду, что он скажет. Абакумов начал неторопливо расспрашивать о положении на нашем фронте, о работе особого отдела армии и мельком поинтересовался, большая ли у меня семья. Не знаю, ответил я, мои близкие пропали без вести при эвакуации. Абакумов пообещал навести справки, а сутки спустя вызвал в кабинет, чтобы сообщить, что моя семья в Ташкенте. Я обрадовался, а он сухо, без лишних слов, дал мне 72 часа на устройство личных дел и посоветовал не рассусоливать - на Центральном аэродроме приготовлен самолет...
Выступая перед начальниками фронтовых управлений "Смерш", Абакумов не пользовался шпаргалками, четко излагал свои мысли и говорил со знанием дела. Он постоянно предостерегал нас от скоропалительных решений, основанных на одной бдительности и не подкрепленных доказательствами.
За годы войны ГУКР "Смерш" фронтов из чисто контрразведывательного органа превратились в мощную разведывательно-контрразведывательную службу, занимающуюся не только розыском вражеской агентуры, но и агентурной разведкой во фронтовом тылу врага... Принижать заслуги Абакумова в успешной работе ГУКР "Смерш" несерьезно, думаю, что этого не позволит себе ни один контрразведчик военного времени. Практические результаты деятельности "Смерш" оказались выше, чем у НКГБ, что и стало причиной выдвижения Абакумова".
Столь же хвалебную характеристику Абакумову дает и полковник И. Чернов, в 1947-1951 годах работавший начальником его секретариата в МГБ:
"Виктор Семенович хоть и был молодой, а пользовался большим авторитетом, в ГУКР "Смерш" его очень уважали. Основное внимание он уделял розыскной работе, знал ее хорошо, и велась она активно. Начальников управлений в центре и на фронтах жестко держал в руках, послаблений никому не давал. Резковат - это да, бывало по-всякому, а вот чванства за ним не замечалось. Наоборот, если случалось ему обидеть кого-то, он потом вызывал к себе в кабинет и отрабатывал назад. По себе знаю: начнет иногда ругать при посторонних, чтобы те почувствовали ответственность, а ночью выберет минутку и скажет - не обращай внимания, это нужно было в воспитательных целях".
Впрочем, нельзя не рассказать и о другой стороне деятельности Абакумова на посту начальника ГУКР "Смерш". Так, весной 1942 года по приказу Абакумова был арестован начальник оперативного отдела штаба Западного фронта генерал-майор В. Голушкевич. Причиной ареста послужило желание найти компрометирующие материалы на маршала Жукова. Однако Голушкевич подобных показаний не дал. А 29 апреля 1943 года Абакумов лично арестовал начальника оперативного отдела ВВС Сибирского военного округа генерал-майора Б. Теплинского по обвинению "в троцкистских взглядах".
С сентября 1945 года Абакумов был членом комиссии по руководству подготовкой обвинительных материалов и работой советских представителей в Международном Военном Трибунале.
В начале 1946 года им было организовано так называемое "дело авиаторов", по которому были арестованы маршал авиации А. Новиков, нарком авиапромышленности А. Шахурин и многие другие, которых обвинили в "злоупотреблении и превышении власти при особо отягчающих обстоятельствах" и "в выпуске нестандартной, недоброкачественной и некомплектной продукции".
В 1946 году карьера Абакумова достигла своего пика - он был назначен министром госбезопасности СССР. По этому поводу состоялось собрание личного состава ГУКР "Смерш", на котором выступил заместитель Абакумова генерал-лейтенант И. Я. Бабич, отметивший высокие заслуги военной контрразведки в целом и ее начальника в частности. По воспоминаниям присутствовавшего на этом собрании Б. В. Гераскина, тогда молодого офицера, а впоследствии генерала КГБ, Бабич сообщил, что ЦК и правительство "высоко оценивают деятельность военных чекистов в годы Великой Отечественной войны... Учитывая заслуги Абакумова в руководстве военной контрразведкой он по личному предложению Сталина назначен министром государственной безопасности". Это сообщение было встречено бурными аплодисментами.
Назначение Абакумова было произведено в пику Берии, которого Сталин начал подозревать в нелояльности. Став министром, Абакумов сразу дал понять Берии, что будет выполнять только указания Сталина. Так, он отказался подписывать приемо-сдаточный акт, чем вызвал гнев Берии, который в кремлевском коридоре при свидетелях отругал Абакумова, сопроводив свои слова площадной бранью. Кроме того, Абакумов начал убирать из МГБ людей Берии, заменяя их выходцами из ГУКР "Смерш". В результате был снят с должности и направлен в Казахстан начальник разведуправления П. Фитин, а, например, заслуженный разведчик Р. Абель уволен в запас. Его друг В. Фишер, позднее ставший нелегальным резидентом в США, избежал этой участи только потому, что перешел на службу в Комитет информации.
О том, как Абакумов расправлялся с людьми Берии, можно судить по воспоминаниям П. Судоплатова:
"С Абакумовым мы практически не общались, пока в один прекрасный день я неожиданно не услышал по телефону требовательный и уверенный, как обычно, голос Абакумова:
- До меня дошли слухи, что ваши сыновья планируют покушение на товарища Сталина.
- Что вы имеете в виду?
- То, что сказал, - ответил Абакумов.
- А вы знаете, сколько им лет? - спросил я.
- Какая разница, - ответил министр.
- Товарищ министр, я не знаю, кто вам об этом доложил, но подобные обвинения просто невероятны. Ведь моему младшему сыну - пять лет, а старшему - восемь.
Абакумов бросил трубку. И в течение года я не слышал от него ни одного слова на темы, не касавшиеся работы".
Впрочем, просто преследованием людей Берии дело не ограничилось. По прямому указанию Сталина Абакумов начал так называемое "мингрельское дело", прямо затрагивающее Берию, причем вождь народов дал министру МГБ недвусмысленное указание: "Ищите большого мингрела". Почувствовав опасность, Берия стал предпринимать шаги для нейтрализации Абакумова. Случай представился в мае 1951 года, когда старший следователь Следчасти по особо важным делам МГБ СССР подполковник М. Рюмин написал на имя Сталина письмо, в котором обвинил Абакумова в покрывательстве еврейских буржуазных националистов, которые готовят террористические акты против членов Политбюро и лично товарища Сталина. Кроме того, Рюмин обвинил его и в бытовом разложении, а именно - в присвоении трофейного имущества и квартирных махинациях.
Получив письмо, Сталин раздумывал недолго. Уже 4 июля Абакумов был отстранен от занимаемой должности, а 12 июля арестован. На следующий день была арестована и его жена, Антонина Николаевна, которую отправили в Лефортово вместе с двухмесячным сыном.
Абакумов был заключен в тюрьму "Матросская тишина" МВД СССР, затем переведен в Лефортово и осенью 1952 года в Бутырскую. На допросах бывший всесильный министр, превратившийся в заключенного № 15, категорически отрицал все обвинения, хотя допрашивали его с пристрастием. Об этом свидетельствует медицинская справка, датированная 24 марта 1952 года:
"Заключенный № 15 еле стоит на ногах, передвигается с посторонней помощью, жалуется на боли в сердце, слабость, головокружение... Бледен, губы и слизистые с цианотичным оттенком. При пальпации спины болезненность мышц и в области межреберных промежутков... Стопы гиперемированы, пастозны... По состоянию здоровья нуждается в переводе из карцера в камеру.
Начальник санчасти Лефортовской тюрьмы МГБ СССР
подполковник медицинской службы Яншин".
Но отрицать бытовое разложение Абакумов не мог. Дело в том, что во время обыска на его квартире и госдаче обнаружили 1260 метров различных тканей, много столового серебра, 16 мужских и 7 женских наручных часов, около 100 пар обуви, чемодан мужских подтяжек, 65 пар запонок и т. д. Кроме того, нашло подтверждение и обвинение в квартирных махинациях. Так, при разводе с первой женой Абакумов оставил ей пятикомнатную квартиру в Телеграфном переулке и приказал оборудовать для себя новую в Колпачном переулке общей площадью 300 квадратных метров, для чего спешно расселили 16 семей численностью 48 человек и потратили государственные средства в сумме 800 тысяч руб. Правда, по поводу квартиры Абакумов пояснил следователю, что не усматривал в ее ремонте за госсчет ничего зазорного, так как это являлось обычной практикой.
Но Абакумова, находившегося в заключении в Особой, затем в Бутырской тюрьмах, обвиняли не только в этом, а, например, в сокрытии террористических замыслов в деле молодежной организации "Союз борьбы за дело революции", по которому были арестованы студенты МОП И. После возобновления следствия трое из них были расстреляны, 10 человек получили по 25 лет, трое - 10 лет.
13 февраля 1952 года дело Абакумова было передано из Прокуратуры в МГБ. 15 сентября 1954 года на заседании Президиума ЦК КПСС, по предложению Н. С. Хрущева, было принято решение о проведении суда над ним в Ленинграде в присутствии партактива. 14 декабря 1954 года в Ленинграде в Доме офицеров начался процесс над Абакумовым и его подчиненными - И. Черновым, Я. Броверманом, А. Леоновым, В. Комаровым и Т. Лихачевым. Государственный обвинитель Р. Руденко начал свою речь следующим образом:
"Суд слушает необычное дело. Сидящим на скамье подсудимых в свое время было доверено вести борьбу с врагами советского народа, а они использовали это доверие в преступных целях - пытались повернуть острое оружие диктатуры пролетариата - органы государственной безопасности - против Советского государства".
Абакумов категорически отверг все предъявленные ему обвинения, утверждая, что дело против него сфабриковано. "Я заключен под стражу в результате происков Берии и ложного доноса Рюмина, - сказал он на суде, - три года нахожусь в тюрьме, в тяжелейших условиях. Меня избивали". А в своем последнем слове он заявил: "Меня оклеветали. Я честный человек. В войну я был начальником контрразведки, последние пять лет - на посту министра. Я доказал свою преданность партии и Центральному комитету..."
Но приговор был уже предрешен. Абакумов был осужден 19 декабря 1954 года Военной Коллегией Верховного Суда СССР по ст. 58-1 "б", 58-7, 58-8, 58-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Приговор был приведен в исполнение в тот же день. По словам подполковника Таланова, присутствовавшего на расстреле, Абакумов успел крикнуть: "Я все, все напишу в Политбюро..."
Литература: Млечин Л. М. Председатели органов безопасности. Рассекреченные судьбы. М., 2001; Столяров К. А. Голгофа. М., 1991; Столяров К. А. Игры в правосудие. М., 2000; Столяров К. А. Палачи и жертвы. М., 1997; Судо-платов П. А. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. М., 1996;Судоплатов П. А. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930-1950 годы. М., 1997.

* * *
*
ОГОЛЬЦОВ Сергей Иванович (10 сентября 1900 г., с. Канино Сапожковского у. Рязанской губ. - 26 октября 1977 г., Москва)
Исполняющий обязанности министра государственной безопасности СССР в июле-августе 1951 года.

Родился в селе Канино Сапожковского уезда Рязанской губернии, в бедной крестьянской семье. В 1916 году закончил двухклассное училище Министерства просвещения. Работал учеником письмоводителя в селе Уколово Ряжского уезда и селе Пригород Сапожковского уезда. С декабря 1917 года - секретарь волостного совета и волисполкома в селе Пригород Сапожковского уезда.
В мае 1918 года был направлен Сапожковским уездным исполкомом в уездную Ч К, где опять же работал делопроизводителем, секретарем подотдела по борьбе со спекуляцией. С октября 1918 года - следователь, с марта 1919 года - заместитель заведующего подотделом по борьбе с контрреволюцией Сапожковской уездной Ч К. В качестве руководителя отряда Ч К участвовал в подавлении кулацких восстаний.
В июне 1919 года Огольцов переводится в Рязанскую губЧК, где становится оперкомиссаром обысков, с августа 1919 года - заведующим подотделом оружия, с сентября 1919 года - помощником уполномоченного по Раненбургскому уезду. Принимал участие в боях против частей корпуса белогвардейского генерала Мамонтова, прорвавшихся в тыл РККА. В 1919 году в течение трех месяцев учился на губсовпарткурсах в Рязани. В том же году (по другим данным, в 1918) вступил в РКП(б).
В апреле 1920 года Огольцов был откомандирован в центральный аппарат ВЧК в Москву, где служил в уже знакомой ему должности комиссара обысков, работая под непосредственным руководством зампреда ВЧК Ивана Ксенофонтовича Ксенофонтова. В мае 1920 года вместе с группой чекистов под руководством Дзержинского, назначенного начальником тыла Юго-Западного фронта, выехал на Украину, в распоряжение Харьковской губЧК. В центральный аппарат он вернулся только через 25 лет.
В июне 1920 года личным распоряжением Дзержинского он был откомандирован в Полтавскую губЧК: с июля - заведующим бюро обысков, с августа - заведующим регистрационно-статистическим отделом, с октября - заместителем секретаря губЧК, с декабря 1920 года - заместителем заведующего отделом борьбы с бандитизмом. В январе 1921 года стал начальником Политбюро - так в 1920 году были переименованы на Украине уездные Ч К - Лохвицкого уезда. После очередного изменения названия структуры уездных органов именовался уполномоченным Полтавского губотдела ГПУ. За время работы на Полтавщине участвовал в ликвидации банд Махно, Симоненко, Нестеренко, Алеши Грозного и др.
С июня 1923 года Огольцов - заместитель начальника Прилукского окротдела ГПУ Полтавской губернии. Затем он переходит в органы военной контрразведки, где работает 12 лет. С августа 1923 года он - уполномоченный, с декабря - инспектор, с марта 1924 года - уполномоченный по информации особого отдела (00) 14-го стрелкового корпуса в Киеве. В октябре 1925 года назначается помощником начальника 00 80-й стрелковой дивизии в г. Артемовске на Донбассе, но уже в том же месяце поступает на учебу в Высшую пограничную школу ОГПУ, которую оканчивает в январе 1927 года, после чего служит в войсковых особых отделах на Украине, начав службу с должности помощника начальника по оперчасти 00 15-й стрелковой дивизии в Николаеве и закончив в 1934 году начальником 00 30-й стрелковой дивизии и помощником начальника 00 7-го стрелкового корпуса в Днепропетровске. За время работы на Украине он собрал целый "наградной арсенал", будучи награжден "маузером" с надписью "За беспощадную борьбу с контрреволюцией" и грамотой от Коллегии ОГПУ в 1927 году, "браунингом" от Проскуровского окрисполкома в январе 1928 года, именным "маузером" от Коллегии ГПУ УССР в 1930 году, "браунингом" от Коллегии ГПУ УССР в 1932 году, и в том же году боевым оружием от ВУЦИК.
Осенью 1935 года Огольцов был откомандирован в погранвойска НКВД. Начиная с сентября 1935 года он - заместитель начальника 22-го Волочиского погранотряда по оперативной части, с декабря 1935 года - начальник штаба 26-го Одесского погранотряда. С 6 января 1936 года - начальник 27-го Крымского погранотряда в Севастополе, где служит дольше, чем на предыдущих местах (под руководством известных чекистов Тите Лордкипанидзе и Карпа Павлова, бывших поочередно начальниками УНКВД Крымской АССР). С 17 февраля 1938 года - начальник 4-го Архангельского погранотряда. Прослужив более 15 лет в армейской контрразведке и пограничных войсках, Огольцов не пострадал от репрессий и даже был награжден в феврале 1938 юбилейной медалью "XX лет РККА" (ранее, в августе 1936 года, он получил знак "Почетный работник ВЧК- ГПУ", учрежденный в 1932 году). В 1939 году он переходит на руководящую работу в территориальные органы НКВД и попадает таким образом в номенклатуру ЦК ВКП(б).
С 4 марта 1939 года Огольцов назначается временно исполняющим должность начальника, а с октября 1939 года - начальником УНКВД по Ленинграду. Его прямым начальником в Ленинграде был комиссар госбезопасности 2-го ранга, кандидат в члены ЦК ВКП(б) Сергей Гоглидзе, возглавлявший областное управление НКВД. Тогда же, 3 апреля, Огольцов получает общевойсковое (как у всех пограничников) звание майора. Но для такой высокой должности этого звания было явно недостаточно, и уже 21 апреля он становится майором госбезопасности, что по тогдашнему соотношению персональных воинских званий в РККА и НКВД было на две ступени выше и равнялось общевойсковому званию комбрига. 7 апреля 1940 года он был произведен в старшие майоры ГБ, что приравнивалось к комдиву РККА, т. е. было уже генеральским званием. В том же месяце он получает и свой первый орден - Красной Звезды.
Городское управление НКВД Огольцов возглавлял вплоть до образования Наркомата госбезопасности в феврале 1941 года (в связи с изменением структуры органов госбезопасности УНКВД по Ленинграду, во главе которого был поставлен Н. М. Лагунов, было переориентировано на охрану общественного порядка, а городское звено органов НКГБ в Ленинграде было ликвидировано как самостоятельная единица. Что же касается Огольцова, то он 13 марта 1941 года назначается заместителем начальника УНКГБ по Ленинградской области старшего майора ГБ Павла Тихоновича Куприна, переведенного из Хабаровска. С августа 1941 года он - врид начальника, первый заместитель начальника УНКВД по Ленинградской области, одновременно начальник 4-го отдела УНКВД (борьба с диверсиями и парашютными десантами немцев, организация и руководство истребительными батальонами, партизанскими отрядами и диверсионными группами).
Занимая эти должности во время блокады, Огольцов руководил следствием по делу так называемого "Комитета общественного спасения", по которому было привлечено 127 человек - ленинградских ученых, сотрудников Ленинградского университета, Л ГНИ им. А. И. Герцена, Горного, Электротехнического, Кораблестроительного и Политехнического институтов. Из них 5 человек, в том числе член-корреспондент АН СССР В. Игнатовский, были приговорены к расстрелу, а 27 человек (среди них член-корреспондент АН СССР Н. С. Кошляков, декан математико-механического факультета ЛГУ профессор Н. В. Розе, профессора А. Я. Журавский, Б. И. Извеков и др.) были приговорены к различным срокам заключения. Лишь немногие из них дожили до реабилитации и рассказали о методах следствия.
С 28 декабря 1942 года Огольцов, награжденный в мае того же года за работу в Ленинграде орденом Красного Знамени, получает самостоятельную руководящую работу - должность начальника УНКВД Куйбышевской области (с 7 мая 1943 года, после реорганизации НКВД, становится соответственно начальником УНКГБ той же области). О его деятельности там известно мало. В последнее время вскрылись обстоятельства гибели известного деятеля еврейской социал-демократической организации Бунд, польского гражданина Виктора Альтера. Он был арестован в присоединенном к СССР после освобождения Западной Украины городе Ковеле, вместе с другим лидером Бунда Генрихом Эрлихом обвинен в связи с польской контрразведкой и приговорен в июле 1941 года к смертной казни. Однако уже в сентябре того же года оба были освобождены и в Куйбышеве, куда были эвакуированы советские правительственные учреждения и иностранные посольства, приняли участие в создании еврейских антифашистских организаций. Но затем по подозрению в контактах с английским послом С. Криппсом и послом польского эмигрантского правительства в Лондоне С. Котом оба были арестованы в декабре 1941 года. Эрлих покончил жизнь самоубийством в мае 1942 года в куйбышевской тюрьме, Альтер же в феврале 1943 года был расстрелян в той же тюрьме, о чем Огольцов доложил Меркулову. В Куйбышеве Огольцов получил в феврале, 1943 года спецзвание комиссара госбезопасности 3-го ранга и награжден орденами Красной Звезды (сентябрь 1943 года) и "полководческим" орденом Кутузова II степени.
С 22 марта 1944 года Огольцов - нарком госбезопасности Казахской ССР. Там он проработал более полутора лет. 9 июля 1945 года ему было присвоено звание генерал-лейтенанта. В период работы в Алма-Ате он был награжден орденами Красной Звезды, Кутузова II степени, Красного Знамени, Ленина и Отечественной войны I степени.
4 декабря 1945 года Огольцов назначается первым заместителем наркома (с марта 1946 года - министра) госбезопасности СССР В. Н. Меркулова, вернувшись в центральный аппарат через 25 лет, зато в качестве второго человека. Тогда же он был избран депутатом Верховного Совета СССР. По воспоминаниям генерала П. А. Судоплатова, после смещения Меркулова в начале мая 1946 года Сталин предлагал Огольцову возглавить МГБ, но Сергей Иванович оказался, ссылаясь на неопытность. С 17 мая 1946 года он - заместитель нового министра госбезопасности СССР В. С. Абакумова по общим вопросам (фактически - первый заместитель министра), с 25 июня 1947 года по совместительству - член Бюро по въездам и выездам из СССР. Вместе с Абакумовым он вел всю текущую работу МГБ.
В январе 1948 года по поручению Сталина и Абакумова Огольцов ездил в Минск, где руководил организацией убийства художественного руководителя Государственного еврейского театра, народного артиста СССР С. М. Михоэлса, за что в октябре того же года был награжден орденом Красного Знамени.

После окончания Великой Отечественной Министерство госбезопасности было поражено массовой коррупцией. Гебешники воровали вагонами, открывали подпольные цеха, за взятки закрывали дела. Глава МГБ Абакумов в итоге был арестован. На этом примере хорошо видно, насколько важно иметь конкуренцию среди силовых ведомств.

(На картине вверху: Абакумов, Меркулов и Берия)

В российском общественном мнении (и ранее – в советском) бытует устойчивое мнение, что «при Сталине был порядок». Однако архивы показывают, что даже «орден меченосцев» и «кадровая элита» – госбезопасность – была поражена коррупцией, самоуправством, пьянством и развратом.

Министерство госбезопасности (МГБ) в 1946 году возглавил Виктор Абакумов, во время войны возглавлявший СМЕРШ и работавший заместителем министра обороны (де-юре – замом Сталина). Кадровые работники КГБ Виктор Степаков (книга «Апостол СМЕРШа»), Анатолий Терещенко, Олег Смыслов (книга «Виктор Абакумов: палач или жертва») в своих биографиях главы МГБ Абакумова вспоминают, как он и его аппарат шли к бытовому и служебному разложению.

Виктор Абакумов был выходцем из рабочей семьи, фактически без образования (4 класса школы). Он представлял из себя продукт разложения системы НЭПа и перехода к тоталитарному государству, совмещая в себе страсть к красивой жизни и одновременно жёсткой системы. В конце 1930-х – начале 1940-х Сталин, видя, как опасно делегировать силовые полномочия только на госбезопасность (НКВД времён Ягоды и Ежова, ставшие фактически государством в государстве), начал создавать систему сдержек и противовесов. НКВД был поделён на две части – собственно на сам комиссариат внутренних дел и госбезопасность; чуть позже появился и СМЕРШ – формально армейская контрразведка, но на самом деле чекистский контроль над армией. Одновременно с этим был усилен и Комитет партийного контроля.

В МГБ, который возглавил Абакумов, в основном принимались армейские кадры, а также «пиджаки» – гражданские люди, окончившие гуманитарные вузы. Значительный процент в новом министерстве заняли партизаны и чекисты, занимавшиеся диверсионной деятельностью во время войны. Сталин, давший добро на такую кадровую комплектацию МГБ, был уверен, что министерство, в отличие от НКВД 1930-х с такими кадрами будет гарантировано от «перерождения». Однако действительность преподнесла самые мрачные уроки.

Новая сталинская система сдержек и противовесов второй половины 1940-х привела к тому, что силовики с утроенной энергией искали компромат друг на друга. Первым, погрузившись в грязь «перерождения» пало как раз МГБ Абакумова, за что в итоге сам министр был арестован в 1951 году, а в 1954 году – расстрелян.

Но вместе с тем новая сталинская система в то время отчётливо стала демонстрировать и классовое перерождение, и внедрение сословного правосудия (как при царе). Подавляющее большинство дел в отношении чекистов-преступников заканчивалось символическими наказаниями, а если к ним даже и применялись тюремные сроки, то они не шли ни какое сравнение с тем, сколько получали за аналогичные преступления люди из других сословий.

Сухие сводки из архивов, приведённые вышеупомянутыми авторами, говорят лучше всего.

Сразу после ВОВ против крупных чинов МГБ возникло много дел о трофейных бесчинствах, но большая их часть оказалась спущена на тормозах. Так, начальник Управления контрразведки ВМФ СССР в 1943-1946 годах генерал-лейтенант П.А.Гладков был снят за незаконное расходование крупных государственных средств, присвоение автомобилей, нормируемых продуктов и промтоваров. Также он передал три автомашины в личную собственность своим замам – генералам Карандашеву, Лебедеву и Духовичу, организовал закупку в комиссионных магазинах и у частных лиц имущества для сотрудников управления контрразведки ВМФ на 2 млн. 35 тысяч рублей (при средней тогда по стране зарплате в 600 рублей). В 1947 году Гладков отделался административным взысканием.

В марте 1947 года начальник УМГБ по Архангельской области А.И.Брезгин решением Секретариата ЦК ВКП(б) был снят с должности и вскоре исключён из партии за то, что, будучи до лета 1945 года начальником отдела контрразведки «Смерш» 48-й армии в Восточной Пруссии, сначала организовал доставку на трёх грузовиках с двумя прицепами на свою московскую квартиру трофеев (в основном, мебели). Затем Брезгин собрал эшелон из 28 вагонов с мебелью, роялями, автомобилями, велосипедами, радиоприёмниками, коврами и пр., который прибыл из Германии в Казань, где чекист получил должность начальника отдела контрразведки Приволжского военного округа. Всё это имущество было присвоено Брезгиным и его заместителями – Павленко, Палиевым и др. Излишки чекисты открыто распродавали. Палиеву спустя годы тоже пришлось ответить за излишества: в мае 1949 года он лишился своей должности.

«Трофейные дела» расследовались долго, и виновные в них репрессировались зачастую в связи с борьбой кланов министра госбезопасности Абакумова и замминистра внутренних дел И.А.Серова. Арест в декабре 1952 года генерал-лейтенанта Н.С.Власика, в 1946-1952 гг. работавшего начальником Главного управления охраны МГБ СССР, привёл к последующему осуждению начальника сталинской охраны (в январе 1955 года) за служебные проступки на 10 лет ссылки, после чего последовала скорая амнистия. В общей сложности Власику инкриминировалось хищение трофейного имущества на 2,2 млн. рублей. В 2000 году он оказался полностью реабилитирован (посмертно).

В центральном аппарате МГБ не только министры и их заместители могли рассчитывать на получение крупных незаконных прибылей. Работникам внешней разведки было несложно скрывать расходование оперативных средств на собственные нужды. В справке Управления кадров МГБ СССР от 30 января 1947 года указывалось, что бывший замначальника 4-го управления МГБ генерал-майор Н.И.Эйтингон (известный организацией убийств Чжан Цзолиня и Льва Троцкого), «в числе других руководящих работников допустил возможность использования не по прямому назначению продуктов и денежных средств, предназначенных на оперативные цели», по поводу чего руководство МГБ «в отношении Эйтингона ограничилось разбором и внушением». В обвинительной справке говорилось, что только «подарков» Эйтингон получил на 705 тысяч рублей.

Рвачеством занимались и сотрудники МГБ за границей. Уполномоченный опергруппы МГБ на Ляодунском полуострове В.Г.Случевский в феврале 1949 году был исключён из партии за то, что брал взятки с арестованных корейцев из Южной Кореи; чекист отделался увольнением из МГБ. Советник МГБ в Чехословакии полковник В.А.Боярский, ранее отличившийся в грабежах жителей Маньчжурии, в феврале 1952 году получил партийный выговор за «излишества в расходе средств на бытовое обслуживание себя и своего аппарата» (около 500 тысяч рублей). Для Боярского этот эпизод обошёлся без последствий – он в 1951 году оказался переведён в аппарат МГБ-МВД Литвы.

Некоторые руководители местных органов госбезопасности попадались на совершении крупных спекулятивных предприятий. К.О.Микаутадзе, нарком госбезопасности Аджарской АССР, был осуждён на 8 лет заключения за должностные преступления (освобождён менее чем два года спустя в связи с амнистией и болезнью). В 1944-1945 годах с санкции Микаутадзе его заместители – Схиртладзе и Берулава – вместе с другими ответработниками НКГБ через спекулянта Акопяна совершили ряд махинаций и спекулятивных сделок.

Снабдив Акопяна фальшивым удостоверением сотрудника госбезопасности, чекисты послали его торговать фруктами, и тот под видом подарков для фронтовиков и рабочих ленинградского авторемонтного завода вывез в другие регионы 10 тонн мандаринов и прочих фруктов (при этом Акопян с собой взял ещё пятерых спекулянтов, с которых получил за эту поездку 100 тысяч рублей). Продав фрукты, Акопян купил машины, мотоциклы, одежду и прочие товары, которые затем разобрали сотрудники республиканского НКГБ. Жена Микаутадзе получила от перепродажи разных товаров 50 тысяч рублйй.

В 1946 году вновь назначенный начальник управления МГБ В.И.Москаленко брал себе со склада окорока, колбасу и другие продукты, незаконно организовал пошивочный цех во внутренней тюрьме МГБ, сам сшил в этой мастерской бесплатно четыре костюма и разрешал бесплатно пошивку костюмов другим работникам УМГБ. Москаленко признал свою вину лишь в том, что использовал для шитья костюмов заключённого портного. В союзном МГБ ограничились объяснением Москаленко, в «наказание» назначив его министром госбезопасности Эстонской ССР.

Выяснилось, что на протяжении 1943-1947 годов члены семей ряда руководящих работников УМГБ и УМВД, включая семейства Борщева и начальника управления МВД генерал-майора И.Г.Попкова, «…систематически растаскивали с базы Спецторга лучшие остродефицитные промышленные товары (шерсть, шелк и т. д.), продукты питания».

Частым явлением было присвоение секретных сумм, предназначенных для оплаты услуг агентуры. Начальник КРО УМГБ по Читинской области З.С.Протасенко в июне 1951 года был исключён обкомом из партии за незаконный расход госсредств: работники КРО пьянствовали и растратили 9.000 рублей, предназначенных для оплаты агентуры. Начальник отделения Транспортного отдела МГБ Ашхабада А.Г.Кочетков в июле 1946 года был исключён из партии за присвоение госсредств: составил 10 ложных расписок от имени осведомителей и получил по ним 2.900 руб. Наказание оказалось лёгким – три года условно.

Наглядным примером низкой морали коммунистов МГБ были частые факты хищений партийных взносов парторгами чекистских учреждений. Парторг УМГБ по Кемеровской области И.П.Емельянов, бывший опытный контрразведчик СМЕРШ, в 1947-1949 годах с помощью подделки документов присвоил и растратил 63 тысяч руб. партийных взносов. Парторг (в 1949-1951 годах) УМВД той же области Б.И.Холоденин был исключён из ВКП(б) за присвоение и пропитие 3.662 рублей партвзносов, снят с должности и затем осуждён на 8 лет ИТЛ (вышел через полтора года по амнистии 1953 года). Парторг Бийского горотдела УМГБ по Алтайскому краю А.К.Савелькаев в мае 1948 года был исключён из партии за присвоение 2.069 руб. партвзносов «на пьянки» и уволен из «органов». Парторг и начальник следственного отдела ОКР МГБ Восточно-Сибирского военного округа В.И.Сапрынский в декабре 1951 года получил строгий партийный выговор за растрату 13 тысяч рублей партвзносов и был понижен в должности.

Доходило до совсем изощрённых методов воровства. Так, партийный функционер А.И.Пулях в 1944-1951 годах работал секретарём Кемеровского обкома ВКП(б), а с 1951 года – на волне чистки МГБ от клана Абакумова – работал на ответственной должности замначальника одного из Главных управлений МГБ СССР. В июне 1952 года Пуляха исключили из партии за то, что он незаконно получил 42 тысячи рублей гонораров от редактора областной газеты «Кузбасс» как за неопубликованные статьи, так за материалы других авторов и ТАСС. Уголовное дело на Пуляха было прекращено в связи с амнистией 1953 года.

Несколько взяточников и мошенников из ближайшего окружения Абакумова получили значительные сроки. К примеру, начальник отдела «Д» МГБ СССР полковник А. М.Палкин получил в октябре 1952-го 15 лет лагерей за хищения (правда, он был досрочно освобождён в 1956 году). Полковник П.С.Ильяшенко, работавший заместителем начальника одного из отделов МГБ СССР, в феврале 1953 года за «хищения социалистической собственности» был осуждён на 10 лет заключения (вышел в 1955 году). Другие коррупционеры отделались намного легче. Начальник управления контрразведки Центральной группы войск генерал-лейтенант М.И.Белкин во второй половине 40-х годов создал «чёрную кассу» и занимался спекуляцией. В октябре 1951 г. он был арестован в связи с разгромом окружения Абакумова и в 1953 году освобождён. Однако из «органов» Белкин затем оказался уволен «по фактам дискредитации».

Одновременно с Белкиным за хищения в Германии был арестован генерал-лейтенант П.В.Зеленин, в 1945-1947 гг. работавший начальником УКР «Смерш» – УКР МГБ в Группе советских войск в Германии. В 1953 году он был амнистирован, однако затем лишён генеральского звания. А бывший Уполномоченный МГБ в Германии генерал-лейтенант Н.К.Ковальчук, повышенный до министра госбезопасности Украины, избежал репрессий, хотя в 1952 году он обвинялся в том что «привёз с фронта два вагона трофейных вещей и ценностей»; впрочем, в 1954 году его лишили звания и наград.

(На картине: Начальник ГУО МГБ СССР генерал-полковник С.А.Гоглидзе, офицер и старшина частей охраны МГБ СССР на транспорте. Сзади виден офицер в форме Главного управления госбезопасности (ГУГБ). 1947-52 годы)

Начальник отдела кадров спецмастерских №4 МГБ СССР Кузнецов занимался хищением материалов из мастерской и брал взятки. Так, в 1948 году он получил две взятки от рабочих спецмастерских Выходцева и Шевчука на сумму 850 рублей за выдачу им документов об увольнении из мастерских. В том же году за взятку в 12 тысяч рублей Кузнецов оставил осужденного Гринберга отбывать наказание в Московской области вместо высылки его в Воркуту. В 1947 году он получил 4800 рублей от некой Богомоловой за перевод осужденного ее мужа из тюрьмы в лагерь, а затем досрочное освобождение. Также Кузнецов за 20 тысяч рублей способствовал освобождению из лагеря на волю «как инвалидов» двух осуждённых по 58-й статье – неких Горенштейна и Ривкина.

Арест министра МГБ Абакумова в июле 1951 года привёл к масштабнейшей чистке в руководстве «органов». Данные МВД и Комитета партийного контроля показали, что под разного рода наказания попали до 40% состава МГБ. Это была самая масштабная чистка органов безопасности СССР за всё время их существования (если не считать «политических» чисток в конце 1930-х и после ареста Берии; но в случае с Абакумовым это были наказания чекистов по неполитическим статьям).

Какой урок можно вынести из этой истории, кроме того, что именно в это время – в конце 1940-х – начале 1950-х – было окончательно оформлено становление в стране сословного правосудия (действующего и сейчас)? Система сдержек и противовесов в силовых ведомствах хорошо способствует контролю за ними и недопущению окончательного перерождения «органов». «Война всех против всех» – в нулевые годы почти такая же система была создана Путиным. Тогда друг друга сдерживали прокуратура и МВД, ФСКН и ФСБ, армия и позднее – СК. Мы были свидетелями масштабных чисток в «органах», которые не позволяли взять верх какому-либо ведомству. Сегодня же в системе есть только одна уравновешивающая друг друга связка: суперведомство Следственный комитет и ФСБ. Внешне такая система выглядит монолитной, «стабильной», но, как мы знаем из истории России, «стабильность» (застой) – это первый шаг к «перестройке».

Михаилу Дмитриевичу Рюмину в сентябре 1951 года исполнилось тридцать восемь лет. Надменный, низкого роста, жестокий, грубый, глупый, лысоватый подполковник с животом не нравился многим коллегам. Больше всего их раздражала его вычурная надменность. В анкетах он с важным видом и не моргнув глазом записывал себе незаконченное высшее образование, а потом не мог объяснить, какие экзамены сдавал в вузе. Например, вот как характеризовал Рюмина оперативный секретарь МГБ майор Бурлака в докладной записке, датированной 15 мая 1953 года:

«У меня сложилось впечатление, что Рюмин малограмотный человек, часто спрашивал, как пишется то или иное слово или какие знаки препинания надо ставить. У него очень маленький словарный запас. От начала до конца не прочитал ни одной книги. Пристрастие к спиртным напиткам, вовремя и плотно пообедать - вот, пожалуй, и весь круг интересов Рюмина».

Родился Миша Рюмин в 1913 году в селе Кабаньем Шадринского уезда Пермской губернии в семье крестьянина-середняка. Окончил восемь классов школы. С мая 1929 года работал сначала счетоводом, а потом бухгалтером сельскохозяйственной артели «Ударник» в Уральской области. С апреля по июнь 1930 года - слушатель Шадринских бухгалтерских курсов районного Союза потребительских обществ. С февраля 1931 года - бухгалтер-инструктор Кабаниевского райколхоза, районного отделения связи. После окончания Шадринских курсов связи (обучался с июня по сентябрь 1931 г.) - бухгалтер, старший бухгалтер, бухгалтер-инструктор Уральского областного управления связи (сентябрь 1931 г. - июнь 1933 г.).

Также в личном деле Рюмина зафиксирована учеба на комсомольском отделении Коммунистического университета имени В. И. Ленина в 1931–1932, 1934 годах (Свердловск).

С мая 1934 года по сентябрь 1935 года Рюмин уже главный бухгалтер Свердловского областного управления связи.

В сентябре 1935 года Михаила Дмитриевича призвали в армию. Но и там он не пропал: служил рядовым в штабе Уральского военного округа, затем там же - бухгалтером-экономистом. По окончании службы, в июле 1937 года, Рюмин вернулся к прежней работе - главного бухгалтера Свердловского областного управления связи.

Но очень скоро бывшего защитника Родины обвинили в неправильном расходовании денежных средств и в том, что он пользовался покровительством начальника облуправления связи, арестованного к тому времени как «враг народа». Как считает, не без юмора конечно, Н. Петров «Рюмин поступил толково. Он понял, как спастись. Тут же снялся с места и уехал в Москву. Здесь, после месяца поиска работы, он 13 сентября 1937-го устроился бухгалтером-ревизором» Финансового сектора Центрального управления речных путей Наркомвода СССР, а с сентября 1938-го и вплоть до начала войны работал главбухом и начальником планово-финансового отдела Управления канала Москва - Волга в Тушине. Здесь в 1939-м его приняли в кандидаты в члены ВКП(б).

После начала войны Рюмина, учитывая его «редкую специальность», в июле 1941 года направили на учебу в Высшую школу НКВД СССР.

С сентября 1941-го Рюмин - следователь, старший следователь, заместитель начальника, начальник IV отделения Особого отдела НКВД - Отдела контрразведки Народного комиссариата обороны Архангельского военного округа.

28 декабря 1941 года ему присвоено специальное звание «младший лейтенант государственной безопасности», 11 февраля 1943 г. - «старший лейтенант государственной безопасности», 18 июня 1943 года - «капитан», 3 марта 1944 года - «майор». В 1943 году Рюмина приняли из кандидатов в члены партии.

В Особом отделе НКВД, а затем в Отделе контрразведки СМЕРШ Архангельского ВО работы хватало. Кроме всего прочего, в Архангельске в годы войны разместилась британская военно-морская миссия, а также была расквартирована 126-я база ВМС и группа ВВС. Например, на октябрь 1943 года британская военно-морская миссия в Архангельске состояла из 52 человек: 18 старших и средних офицеров, 34 младших офицера и рядовых. Аппарат английской 126-й портовой базы состоял из 49 человек: 10 старших и средних офицеров, 39 младших офицеров и рядовых. При этом в составе миссии было много офицеров, непременно владеющих русским языком. Вскоре контрразведчики установили, что присланные англичанами на работу в Архангельский порт «военспецы» в большинстве своем не соответствовали своему назначению, работы по «присвоенным» им специальностям не знают, а поэтому от участия в ремонте вооружения и от консультаций по тем или иным техническим вопросам стараются уклоняться. Словом, прибыли настоящие разведчики, которые занимались военной, экономической и политической разведкой, пропагандой антисоветской идеологии, созданием сети агентурных источников из числа советских граждан. Правда, вся агентурно-оперативная работа по англичанам и американцам была сосредоточена в контрразведывательном отделе УНКВД по Архангельской области. Особым же отделам Архангельского ВО и Беломорской военной флотилии было приказано передать в областное управление все разработки и агентуру по англичанам и американцам, не связанным с разработкой военнослужащих Красной Армии, и ВМФ и только по согласованию с КРО проводить мероприятия по связям советских военнослужащих с иностранцами. И в этом был определенный смысл: по данным контрразведки на 1 сентября 1943 года из 1000 советских граждан, чьи контакты с иностранцами были зафиксированы наружным наблюдением, 90 % составляли женщины.

Все же контрразведывательная работа СМЕРШ была и строилась она против английской разведки в основном по двум направлениям: выявление британских разведчиков, их связей и пресечение их деятельности на объектах армии и флота. При этом принимался во внимание тот факт, что по роду своей служебной деятельности и в быту англичане имели широкое общение с военнослужащими и гражданским населением. Все точки соприкосновения англичан с нашими гражданами учитывались в оперативной работе военных контрразведчиков.

Всего же за годы войны контрразведчики выявили на советском Севере 100 кадровых сотрудников союзнических спецслужб, но только 6 из них были выдворены из страны.

Однако, несмотря на такое широкое поле деятельности, офицер СМЕРШ Рюмин осваивал прежде всего искусство фальсификации дел.

«В конце концов его, на свою беду, заметил главный армейский контрразведчик Абакумов, весьма нуждавшийся в профессиональных выбивателях показаний, - подчеркивает Н. Петров. - Ведь не все же самому избивать подследственных. Надо и смену растить.

В Архангельске Рюмин вел следствие по делу арестованного в декабре 1944-го фотокорреспондента газеты «Патриот Родины» И. П. Ермолина, поводом для ареста которого была лишь сводка наружного наблюдения, что он посетил английскую военно-морскую миссию. Абакумов заинтересовался делом. Как показал позднее на допросе Рюмин: «Когда я прибыл с делом Ермолина в Москву, в Главное управление контрразведки был доставлен и сам арестованный. На первом же допросе у Абакумова Ермолин заявил, что дал вымышленные показания в результате избиений. Абакумов вызвал меня, и я рассказал ему, как было сфальсифицировано дело Ермолина. Абакумову, видимо, понравилась моя откровенность, потому что, когда на его вопрос: «Сильно ли били Ермолина?» - я ответил: «Били, сколько было сил», он усмехнулся и сказал, чтобы я явился к начальнику следственного отдела Главного управления контрразведки Леонову, который объявил мне, что я остаюсь в центральном аппарате на правах прикомандированного».

Так Рюмин стал старшим следователем СМЕРШ уже непосредственно под крылом у Абакумова».

Стоит отметить и один маленький штрих к биографии этого «офицера». 31 июля 1944 года его наградят орденом «Отечественной войны» II степени - «За образцовое выполнение особых заданий Верховного главного командования Красной Армии», а 13 сентября 1945-го орденом Красной Звезды с той же самой формулировкой. Думаю, нетрудно догадаться, что стояло за этими красивыми словами…

Но вернемся к рассказу Н. Петрова: «С мая 1946-го он занял должность заместителя начальника 2-го отделения 6-го (следственного) отдела 3-го Главного управления МГБ. В 1948 году Рюмин участвовал в затеянном Абакумовым по приказу Сталина следствии по делу «Маршал» - по подготовке материалов для ареста Георгия Жукова. Он вел дело арестованного Героя Советского Союза майора П. Е. Брайко, избивая, принудил его подписать показания в отношении «одного из Маршалов Советского Союза». Также, добиваясь показаний на Жукова и Серова, прижег язык папиросой арестованному бывшему кладовщику Берлинского оперсектора НКВД A.B. Кузнецову.

В общем, «работал с огоньком», старался. 19 марта 1948-го ему присвоили звание подполковника. Улучшились жилищные условия. Причем вполне традиционным для того времени образом. Примерно в 1949-м Рюмин перебрался в более просторную квартиру № 4 в доме № 4 по Старопименовскому переулку, которую раньше занимал отправленный на понижение в Крым замначальника следчасти Родос. В сентябре 1949-го Рюмина перевели на должность старшего следователя в следственную часть МГБ, и он принял участие в допросах арестованных по «Ленинградскому делу». Избивал арестованного Соловьева (бывшего председателя Ленгорисполкома, а к моменту ареста секретаря Крымского обкома). В своих оправдательных заявлениях в военную коллегию в 1954-м Рюмин прямо указал, что, как и в ряде других случаев, команду «побить Соловьева» дал сам Сталин, следивший за ходом следствия.

Вместе с тем Рюмин оставался в должности старшего следователя. Его карьера, несмотря на все старания, как-то буксовала. А в мае 1951-го дала сбой. Как показал на следствии Рюмин: «Управление кадров МГБ СССР заинтересовалось неправильными сведениями, которые я давал о своих родственниках. От меня потребовали объяснений - почему я скрываю известные мне о них компрометирующие данные». Оказалось, Рюмин скрыл истинное имущественное положение отца (а он был весьма зажиточным), кроме того, отец жены Рюмина служил в армии Колчака. Ну и, наконец, Рюмин потерял в автобусе следственное дело. Помимо этого, ему объявили партийный выговор за то, что не зафиксировал показания арестованного врача, профессора Я. Г. Этингера, умершего под следствием у Рюмина. В общем, положение почти безвыходное».

Таким образом, ему явно грозило увольнение из органов. Несколько лет спустя Михаил Дмитриевич вспомнит: «Я все тщательно обдумал и взвесил. Дело в том, что к лету 1951 г. я очутился в довольно неприятном, шатком положении».

Так что же делает «шибздик», как называл его Сталин? Он обращается в приемную ЦК к помощнику товарища Маленкова Суханову. Как писал П. А. Судоплатов, «результат этой встречи стал роковым для судьбы советской еврейской интеллигенции».

Подполковник Рюмин одиннадцать раз переписывал свое письмо-донос, находясь в приемной около шести часов. Об этом свидетельствует Судоплатов, который при этом добавляет: Суханов «сам вел переговоры по поводу содержания письма Сталину с Маленковым».

Когда вождь прочитал заявление Рюмина, он сказал:

Вот, простой человек, а насколько глубоко понимает задачи органов госбезопасности. А министр не в состоянии разобраться.

«Товарищу СТАЛИНУ И. В.

От старшего следователя МГБ СССР

подполковника Рюмина М. Д.

В ноябре 1950 года мне было поручено вести следствие по делу арестованного доктора медицинских наук профессора Этингера.

На допросах Этингер признался, что он являлся убежденным еврейским националистом, и вследствие этого вынашивал ненависть к ВКП(б) и советскому правительству.

Далее, рассказав подробно о проводимой вражеской деятельности, Этингер признался также и в том, что он, воспользовавшись тем, что в 1945 году ему было поручено лечить тов. Щербакова, делал все для того, чтобы сократить последнему жизнь.

Показания Этингера по этому вопросу я доложил заместителю начальника следственной части тов. Лихачеву, и вскоре после этого меня и тов. Лихачева вместе с арестованным Этингером вызвал к себе тов. Абакумов.

Во время «допроса», вернее беседы с Этингером, тов. Абакумов несколько раз намекал ему о том, чтобы он отказался от своих показаний о злодейском убийстве тов. Щербакова. Затем, когда Этингера увели из кабинета, тов. Абакумов запретил мне допрашивать Этингера в направлении вскрытия его практической деятельности и замыслов по террору, мотивируя тем, что он - Этингер - «заведет нас в дебри». Этингер понял желание тов. Абакумова и, возвратившись от него, на последующих допросах отказался от всех своих признательных показаний, хотя его враждебное отношение к ВКП(б) неопровержимо подтверждалось материалами секретного подслушивания и показаниями его единомышленника арестованного Брозолимского, который, кстати сказать, на следствии рассказал и о том, что Этингер высказывал ему свое враждебное отношение к тов. Щербакову.

Используя эти и другие уликовые материалы, я продолжал допрашивать Этингера, и он постепенно стал восстанавливаться на прежних показаниях, о чем мною ежедневно писались справки для доклада руководству.

Примерно 28–29 января 1951 года меня вызвал к себе начальник следственной части по особо важным делам тов. Леонов и, сославшись на указания тов. Абакумова, предложил прекратить работу с арестованным Этингером, а дело по его обвинению, как выразился тов. Леонов, «положить на полку».

Вместе с этим я должен отметить, что после вызова тов. Абакумовым арестованного Этингера для него установили более суровый режим, и он был переведен в Лефортовскую тюрьму, в самую холодную и сьфую камеру. Этингер имел преклонный возраст - 64 года, и у него начались приступы грудной жабы, о чем 20 января 1951 года в следственную часть поступил официальный врачебный документ, в котором указывалось, что «в дальнейшем каждый последующий приступ грудной жабы может привести к неблагоприятному исходу».

Учитывая это обстоятельство, я несколько раз ставил вопрос перед руководством следственной части о том, чтобы мне разрешили по-настоящему включиться в дальнейшие допросы арестованного Этингера, и мне в этом отказывалось. Кончилось все это тем, что в первых числах марта Этингер внезапно умер и его террористическая деятельность осталась не расследованной.

Между тем Этингер имел обширные связи, в том числе и своих единомышленников среди крупных специалистов-медиков, и не исключено, что некоторые из них имели отношение к террористической деятельности Этингера.

Считаю своим долгом сообщить Вам, что тов. Абакумов, по моим наблюдениям, имеет наклонности обманывать правительственные органы путем замалчивания серьезных недочетов в работе органов МГБ.

Так в настоящее время в моем производстве находится следственное дело по обвинению бывшего заместителя генерального директора акционерного общества «Висмут» в Германии Салиманова, который в мае 1950 года убежал к американцам, а затем через 3 месяца возвратился в советскую зону оккупации Германии, где был задержан и арестован.

Салиманов показал, что в мае 1950 года его сняли с работы и он должен был возвратиться в СССР, однако этого не сделал и, воспользовавшись отсутствием наблюдения со стороны органов МГБ, перебежал к американцам.

Далее Салиманов рассказал, что, изменив Родине, он попал в руки американских разведчиков и, общаясь с ними, установил, что американская разведка располагает подробными сведениями о деятельности акционерного общества «Висмут», занимающегося добычей урановой руды.

Эти показания Салиманова говорят о том, что органы МГБ плохо организовали контрразведывательную работу в Германии.

Вместо того, чтобы информировать об этом правительственные инстанции и использовать показания арестованного Салиманова для устранения серьезных недостатков в работе органов МГБ в Германии, тов. Абакумов запретил фиксировать показания Салиманова протоколами допросов.

Министерством государственной безопасности в разное время арестовывались агенты американской и английской разведок, причем многие из них до ареста являлись негласными сотрудниками органов МГБ и двурушничали.

В своих информациях по таким делам тов. Абакумов писал: «Мы поймали, мы разоблачили», хотя в действительности: - нас поймали, нас разоблачили, и к тому же долгое время нас водили за нос.

Попутно несколько слов о методах следствия.

В следственной части по особо важным делам систематически и грубо нарушается постановление ЦК ВКП(б) и Советского правительства о работе органов МГБ в отношении фиксирования вызовов на допрос арестованных протоколами допроса, которые, кстати сказать, почти по всем делам составляются нерегулярно и в ряде случаев необъективно.

Наряду с этим Абакумов ввел практику нарушений и других советских законов, а также проводил линию, в результате которой, особенно по делам, представлявшим интерес для правительства, показания арестованных под силой принуждения записывались с недопустимыми обобщениями, нередко искажающими действительность.

Я не привожу конкретных фактов, хотя их очень много, поскольку наиболее полную картину в этом отношении может дать специальная проверка дел с передопросом арестованных.

В заключение я позволю себе высказать свое мнение о том, что тов. Абакумов не всегда честными путями укреплял свое положение в государственном аппарате, и он является опасным человеком для государства, тем более на таком остром участке, как Министерство государственной безопасности. Он опасен еще и тем, что внутри министерства на наиболее ключевые места и, в частности, в следственной части по особо важным делам поставил «надежных», с его точки зрения, людей, которые, получив карьеру из его рук, постепенно растеривают свою партийность, превращаются в подхалимов и угодливо выполняют все, что хочет тов. Абакумов.

«Начало кампании кадровой чистки системы МГБ, сопровождавшейся арестами высокопоставленных сотрудников, было положено специальным решением Сталина и Политбюро ЦК ВКП(б) после рассмотрения заявления М. Д. Рюмина - старшего следователя следственной части по особо важным делам (ОВД) МГБ СССР, - комментирует письмо Рюмина Н. Петров. - Вернее будет сказать, что заявление Рюмина было скорее поводом, ибо мысль о проведении чистки и арестов в МГБ… зрела у Сталина давно. После того как Сталин получил в руки заявление Рюмина, настала пора действовать. Что же писал этот следователь? В письме Рюмина, датированном 2 июля 1951 года, содержался ряд обвинений против Абакумова. Во-первых, он «погасил» очень перспективное, с точки зрения автора письма, дело арестованного МГБ врача Я. Г. Этингера, который мог дать важные показания о «врачах-вредителях». Во-вторых, Абакумов скрыл от ЦК важную информацию о недостатках в контрразведывательной работе в Германии на предприятиях «Висмута», где добывалась урановая руда. И, наконец, в-третьих, грубо нарушал установленные решениями партии и правительства правила ведения следствия. В письме Рюмин назвал Абакумова «опасным человеком» на важном государственном посту».

Реквизиты

Арест Абакумова был для меня точно гром среди ясного неба. За что, почему? – об этом нам, аппаратным работникам, ни слова не сказали. И спросить не у кого – обстановка не располагает. Меня сразу же отстранили от должности Секретариата и временно зачислили в резерв. Положение, сами понимаете, поганое. Как-то раз прихожу за зарплатой в Управление кадров, а там говорят: «Езжай, Иван Александрович, в Казахстан, будешь начальником управления лагерей в Караганде». Надо было соглашаться, а я отказался – хотелось на Север, чтобы забронировать московскую квартиру. Жалко было ее терять: только-только обжил, она первая была в моей жизни, раньше ютился в коммуналке. Жду назначения, а меня вызывают на Пушкинскую, в Прокуратуру Союза, и арестовывают. Привезли в «Матросскую тишину» и в тот же вечер повели на допрос. Как услышал, что обвиняют во вражеской деятельности, так чуть не раздавил в ладони граненый стакан с водой. Это я враг?!

Девять дней ничего не ел – нет, голодовку не объявлял, просто кусок в горло не лез. Сижу как истукан, и в растерянности думаю – какой же я враг, что же такого совершил против рабоче-крестьянской власти? Происхождения я самого что ни на есть пролетарского, в органах с 1932 года, после школы НКВД был на оперативной работе. В 1936 году проводил операцию в Китае – нужно было через Монголию доставлять оружие для воинских частей Мао Цзэ-Дуна в Яньани. А потом японцы напали на Китай, Чан Кай-Ши обратился к нам за помощью, Мао сблизился с Гоминданом, и наша работа утратила смысл. Тогда Берзин возбудил ходатайство перед Ежовым о моем переводе в Разведупр РККА – так я попал туда. Перед войной был помощником начальника Отдела специальных операций в Генштабе, по-прежнему занимался там Китаем, а в сентябре 1941 года подал рапорт о направлении в действующую армию.

Вызвали меня в Управление особых отделов к Абакумову. Тот поглядел на меня в упор и говорит: «Вы отстали от чекистской жизни, будете замначотделения, большего дать не можем». А я в звании старшего батальонного комиссара, три шпалы в петлице. Но раз идет война – разве можно отказаться?

С наступлением холодов перебрался я на Лубянку, там оставалась группа управленцев и небольшая часть оперативного состава – основные силы были эвакуированы в Куйбышев. Работали днем и ночью, спали когда придется, урывками, а мылись во Внутренней тюрьме, где был душ. Эх, кабы знать, что через десяток лет меня…

Не прошло и полгода, как меня сделали начальником отделения, а в апреле 1943 года, вскоре после создания ГУКР «Смерш», - назначили начальником Секретариата. Я отнекивался, объяснял, что мне нравится оперативная работа, но Абакумов был непреклонен: «Нравится, не нравится – это не разговор!». По правде говоря, не тянуло меня туда потому, что Бровермана, прежде ведавшего Секретариатом, оставили там на должности зама. Он расставлял людей, был у них в чести, а тут пришлось опуститься ниже. Человек, может, затаил обиду, как с ним работать? Но ничего, сработались, в основном, думаю, по той причине, что не пересекались: он занимался своим делом – готовил информацию для Ставки Верховного Главнокомандующего, а я обеспечивал остальное.

С тех самых пор и пришлось мне вплотную сталкиваться с Абакумовым. Виктор Семенович хоть и был молодой, а пользовался большим авторитетом, в ГУКР «Смерш» его очень уважали. Основное внимание он уделял розыскной работе, знал ее хорошо, и велась она активно. Начальников управлений в центре и на фронтах жестко держал в руках, послаблений никому не давал. Резковат – это да, бывало по-всякому, а вот чванства за ним не замечалось. Наоборот, если случалось ему обидеть кого-то, он потом вызывал к себе в кабинет и отрабатывал назад. По себе знаю: начнет иногда ругать при посторонних, чтобы те почувствовали ответственность, а ночью выберет минутку и скажет – не обращай внимания, это нужно было в воспитательных целях.

Кончилась война, Абакумова назначили министром госбезопасности вместо Меркулова, а я остался в ГУКР «Смерш». Прошло месяцев семь, точно не помню, я тогда в отпуск собирался, путевку получил в Кисловодск, и вдруг – вызов к Абакумову. Являюсь, а он мне говорит: «Выходи на работу начальником Секретариата МГБ». Я стал по стойке смирно и – «Слушаюсь товарищ генерал-полковник!». Приступил к работе, а там - опять Броверман варит свою «кухню», готовит докладные записки Сталину.

Работать приходилось много, документооборот в министерстве куда больше, чем в ГУКР «Смерш». Абакумов – он требовательный, нетерпимо относился к любым проявлениям небрежности, безграмотности, а я каждый день докладывал ему почту: письма, правительственные поручения, шифровки, записки по «ВЧ». Обычно принимал он меня в конце рабочего дня, часов в 5 утра, а доклад длился минут сорок-пятьдесят. После этого шел я домой – отоспаться, а в десять ноль-ноль снова был на работе. Крутился до вечера, в интервале между девятнадцатью и двадцатью двумя удавалось подремать часок-другой, а ночью вновь готовился к докладу. И так все пять лет…

Да, отвлекся я, пора возвращаться в «Матросскую тишину». Так вот, заметили там, что я ничего не ем, вызвали тюремного врача, и та дала мне касторку. Стал понемногу есть, не помню что, но жалоб на пищу не было. Допрашивали меня вежливо, без хамства и мордобоя. Военные прокуроры – народ образованный, церемонный, с ними чувствуешь себя человеком. Да и вопросы ставили понятные: что я знаю про Абакумова, какие у него привычки, с кем он при мне разговаривал по телефону, о чем велись эти разговоры, присваивал ли он трофейное имущество и так далее. Что характерно - записывали они в протокол только то, что я говорил, и с готовностью исправляли текст, если я был с чем-то не согласен. Потом задавали вопросы круче: принимал ли я участие в корректировке протоколов допросов арестованных, в чем это заключалось, были ли случаи нецелевого использования денежных средств, предназначенных на оперативные нужды, что докладывал мне Броверман про свою «кухню», почему я не пересылал по адресу письма, написанные заключенными Внутренней и Лефортовской тюрем МГБ?

На допросах я не юлил, давал показания в меру того, что было мне известно. К Следственной части по особо важным делам я никакого отношения не имел, с арестованными не работал, «обобщенных» протоколов допросов не составлял и не корректировал, «кухни» Бровермана не касался – тот напрямую выходил на министра, а письма заключенных докладывались Абакумову и передавались тем должностным лицам, кого он мне называл. Таков был порядок, установленный в МГБ до моего прихода, и я его неукоснительно соблюдал.

И насчет оперативных сумм ничего не скрыл – рассказал все, что слыхал от ребят из личной охраны Абакумова. Надо сказать, что Виктор Семенович на машине ездить не любил, предпочитал ходить пешком, а на улицах приказывал сопровождающим давать по сто рублей нищим, преимущественно старухам. Ему нравилось, когда старухи крестились, благодаря за подаяние. Еще припомнил, что охрана привозила Абакумову шашлыки из «Арагви» - к хорошим шашлыкам он был неравнодушен. Об этом следователи, оказывается, уже знали – они допросили начальника охраны Кузнецова, телохранителя Агуреева и водителей, обслуживавших министра.

В феврале 1952 года меня перевели на Лубянку, а через несколько дней - в Лефортово, где на смену военным прокурорам пришли следователи МГБ. Там допрашивали каждую ночь, чтобы лишить сна и сломать психику, а когда это не подействовало – надели наручники. Наручники применялись «строгие» - как шевельнешь руками, они «заскакивают», еще плотнее сжимаются. Как-то раз привели меня к Рюмину. Раньше я его не знал, видел мельком, а разговаривать не приходилось. «Вы, Чернов, неглупый человек, - заявил он. - Должны понять, что ваша участь предрешена. Выкладывайте все, что знаете. Вам так и так некуда деться. Не будете давать показания – вынесут вас ногами вперед. Мелкие факты нам не нужны – говорите о том, как Абакумов готовился захватить власть?» А дальше пошли в ход угрозы, матерщина и зуботычины.

Что со мной вытворяли – и сейчас вспомнить тяжко, хотя столько воды утекло. Коняхин – тот самый, что прежде был замзавом адмотдела ЦК ВКП (б), а теперь занял место Комарова, - пристал как с ножом к горлу: «Говори, как Абакумов наметил распределить министерские портфели?» - «Да вы что, - отвечаю, - какие портфели?!» - «Ах так, - процедил Коняхин. – Отправим тебя в 65-й кабинет, там заговоришь!»

Тогда я не ведал, что находилось в 65-м кабинете. Стою, жду, руки за спиной, в наручниках, отекли неимоверно, а он смотрит на меня, как кот на мышь, глаза блестят – и зовет конвой. Повели – сзади два надзирателя, офицер рядом, держит меня за локоть, а у него самого, чувствую, рука дрожит. Довели до двери с цифрой «65», втолкнули туда, а там – Миронов, начальник Внутренней тюрьмы, и с ним трое «исполнителей». «Будешь давать показания, сволочь?!» - крикнул Миронов и, не дожидаясь ответа, подал знак тем троим. Они взялись за резиновые палки и скопом принялись меня обрабатывать. Сколько длилось истязание, не помню, ум за разум зашел, а кончилось выпадением прямой кишки…

Режим в Лефортовской тюрьме - хуже некуда: лишили прогулок, ларька, книг, кормили впроголодь, все время хотелось есть. И сильно донимал холод – зима на дворе, а в моей камере отключили отопление, стены покрывались инеем. А то, что не давали спать, с этим я как-то справлялся, сказалась давняя привычка отдыхать урывками, где придется и в любой позе. Втяну голову в плечи, укутаюсь в пиджак поплотнее и дремлю, а как услышу, что надзиратель подкрадывается к двери, чтобы заглянуть в глазок, - начинаю моргать. Сон у меня чуткий, да и слух в норме, а неслышно подойти к камере в Лефортово сложно, там галереи и лестницы из металла. Не дай бог, заметят, что ты спишь, - мигом загонят в карцер за нарушение режима. Чего от них ждать: все надзиратели – службисты, в особенности женщины.

Следователь Соколов поражался: «Как же это ты, Чернов, не сломался? Все ломаются, а ты держишься. Похоже, днем незаметно кемаришь? Придется выставить у твоей камеры специальный пост, чтобы надзиратель не спускал с тебя глаз». Но не выставил – либо позабыл об угрозе, либо меня пожалел. Их ведь до конца не поймешь: то матерятся и, ощерившись, лезут с кулаками, то покурить дают. Зажгут сигарету и сунут мне в зубы – в наручниках я беспомощный как младенец, почесаться и то не в состоянии.

Крепко наседали они, требуя разоблачить заговор Абакумова, а потом круто сменили тактику – решили сперва меня замарать с головы до ног, чтобы не на что было надеяться. Признавайся, говорят, что составлял фальсифицированные письма «авиаторов» к Вождю народов! Я – ни в какую, не было этого и все, хоть режьте на куски. Тогда они устроили очную ставку с Броверманом, который пробубнил, будто это моя работа. «Что ты плетешь? – в сердцах крикнул я Броверману. – Счеты со мной сводишь за старое? Разве я виноват, что тебя понизили?» Броверман молчит, глаза отводит, а меня трясет. «Давно тебя бьют? – спрашиваю у него. «Третий месяц», - выдавил он из себя. «Вы чего творите? – обращаюсь я к следователям. – Дубинками заставляете на оговаривать друг дружку?!». А им – хоть бы что, составили протокол и моих слов туда не вписали.

Весь следующий день глаз не сомкнул – думал и думал. Раз в Следственной части по особо важным делам что-то не так расследовали, то им отвечать, Огольцову как первому замминистра, который их курировал, и, конечно, Абакумову – тот за всех в ответе, а я-то им зачем? По моей службе нарушений не выявлено, кроме разве что писем, написанных арестованными и не пересылавшихся по адресу… А Броверман – что Броверман? Он – сам за себя, я в его дела не вникал!.. В общем, думал, думал и ничего не надумал. Откуда мне было знать, что Рюмину недоставало для заговора евреев в генеральских и полковничьих погонах, а на безрыбье и рак рыба: я-то русский, зато жена у меня еврейка!

После очной ставки недели две не допрашивали. Почему – ума не приложу. Говорю тогда Захарову, замначальника Лефортовской тюрьмы: «Если завтра не вызовут на допрос, разбегусь и проломлю голову об отопительную батарею!». Вызвали – и дают подписать протокол, где я признаюсь, что редактировал те письма «авиаторов». А как увидели, что я не подпишу – взялись за дубинки.

Сколько-то дней я держался, а потом… Был у них отработанный садистский прием – перевернут тебя на спину, снимут брюки, раздвинут ноги и давай хлестать сыромятной плетью. Боль невыразимая, особенно если бьют с оттяжкой. После такой пытки я графин воды выпивал, жажда была – все внутри полыхало. Тут подпишешь даже то, что придушил собственную маму годика за три до своего же рождения…

С лета 1953 года меня почти что не допрашивали – так, вызовут иногда, чтобы уточнить какую-нибудь мелочь, и все. Бить, слава богу, тоже перестали. Сижу в Лефортово, идет месяц за месяцем, а когда все это кончится – поди пойми. Любопытства я, само собой, не проявляю – зачем? Однажды, еще зимой, спросил у следователя, хватит ли материала на «вышку», тот жестом показал, что за глаза, поэтому и не задавал вопросов.

Два года пробыть в одиночке – муторно, видишь одних следователей да надзирателей, с ними лишним словом не перекинешься. Как-то попросил, чтобы перевели в общую камеру, и ко мне подсадили писателя Льва Шейнина. Он ко мне подъезжал и так и эдак, расспрашивал кто я, за что сижу, а я до того одичал, отвык от людей, что отмалчивался и даже назвался чужой фамилией. А потом, когда нас порознь перевели во Внутреннюю тюрьму, мы снова оказались в одной камере и подружились. Скуповатый он, Лева, как что получит из тюремного ларька на выписку – нипочем не поделится, а так ничего, байки разные рассказывал, советовался со мной. «Знаешь, - говорит, - я юрист не из последних, как-никак государственный советник юстиции 2 класса, по-вашему генерал-лейтенант, а в своем деле ни хрена понять не могу!». Выслушал он мое мнение и похвалил: «Молодец ты, Иван Александрович, здорово умеешь раскладывать все по полочкам!».

От него я и узнал, что Берию посадили. Шейнину, понятно, этого не сказали, но Лева башковитый – по характеру записей в протоколе допроса сам обо всем догадался и тут же написал письмо Хрущеву, они друг с дружкой давно знакомы. Главное, был случай, когда Лева ему добро сделал: входил в комиссию, которая по заданию Политбюро что-то проверяла на Украине, и составил справку в пользу Хрущева. И Руденко ходил у него в дружках, тоже, видно, замолвил словечко – в общем, Леву вскоре выпустили. На прощанье он сказал: «Ваня, я понимаю, ты сидишь по должности», - и обещал посодействовать через Руденко: «Вот увидишь, Роман Андреевич – это человек!».

Прошел 1953 год, наступил 1954-й, а в нашем деле ничего не проясняется, сплошной туман. Был, впрочем, всплеск – то ли в мае, то ли в июне, точно не помню, - предъявляли для ознакомления обвинительный материал согласно 206 статьи УПК РСФСР, а потом все опять надолго заглохло. За лето я окреп, занялся физподготовкой, ежедневно ходил по двадцать тысяч шагов по камере, ждал, что дальше будет. Объявили мне, что суд состоится в Ленинграде, только в декабре, перед отправкой. Везли туда в обычном поезде, в купированном вагоне, без наручников, будто я не арестованный, а командированный. Как поезд тронулся, заглянул в купе Таланов, новый начальник Внутренней тюрьмы, отвечавший за нашу доставку, и вежливо спрашивает: «Чернов, как устроились?» - «Отлично, - отзываюсь. – А почему на дорожку вина не даете?». Таланов развеселился и говорит: «Вот когда обратно повезем, обязательно дадим!».

Судили нас в окружном Доме офицеров. Со своим адвокатом я до этого не встречался, познакомились прямо на судебном заседании. Зачем он был нужен, я и по сей день не уяснил. Мы с ним ни о чем не говорили, только разок я шепотом спросил: «Суд идет, а обо мне ни слова – не допрашивают и почти не упоминают?». А он в ответ: «Очень хорошо. Сидите и помалкивайте».

Как подошла моя очередь говорить на процессе, я отказался от показаний, выбитых из меня на предварительном следствии, и твердо заявил, что «обобщенные» протоколы «авиаторов» не корректировал – такую работу поручали только мастерам этого дела. «Кого вы считаете мастерами?» - спросил Руденко, поддерживавший обвинение. «Обер-мастером был Шварцман, а мастером – Броверман», - без запинки сообщил я. «Мы о вас знаем, Чернов, - многозначительно заметил Руденко. – Вы известный мастер все раскладывать по полочкам!». Как он это сказал, у меня забрезжила надежда, что есть на земле правда – не подвел, значит, Лев Романович Шейнин, сдержал слово!

На суде Броверман изобличал всех, в особенности меня, а Абакумов держался с большим достоинством. Про других не скажу, не помню, не до того мне было – ждал как все обернется. А когда Руденко потребовал для меня двадцать пять лет тюремного заключения – вот тут я и понял, с какими благодетелями имею дело. В последнем слове я отрицал вину перед советской властью, и дали мне пятнадцать лет, но не тюрьмы, а лагерей. Броверман хватанул четвертак, а остальные – расстрел. У Абакумова, помню, ни одна жилка в лице не дрогнула, будто не про него речь.

А дальше пошли этапы и лагеря – Петропавловск, Караганда, Тайшет, солнечная Мордовия, Дубровлаг – туда в конце концов стянули всех политзаключенных. Повсюду лагерное начальство расспрашивало меня, как все было, - им ведь интересно, а из газет, само собой, ни черта не поймешь. То ли кто-то из них проболтался, то ли иначе обо мне разнюхали, но бендеровцы передали меня «по эстафете» и не раз покушались на мою жизнь – сбрасывали кирпичи с крыш. Чекистам в лагерях трудно выжить, все против нас.

В Явазе повстречал Бровермана. Попадись он мне сразу же после приговора, я бы его на части порвал, горло бы ему перегрыз, столько во мне было злости, а тут сели мы на бревна и спокойно потолковали. «Если сохранилась в тебе хоть капля совести, - говорю, - напиши в Верховный суд, что оговорил меня, чтобы спасти себе жизнь. Не дрейфь, теперь тебя уже не расстреляют». Он пообещал, но ничего не написал. А больше мы не виделись. Доходил до меня слух, будто его по отбытии срока направили в психбольницу, а он туда не явился. В общем, сгинул Броверман.

Меня «перевоспитывали» в лагерях, а моих близких – на воле. Выдали им волчьи паспорта, с которыми не брали даже на самую грязную работу, гоняли с места на место, измывались по-всякому. От горя и лишений скончалась моя мать, жена и старший сын… Слал я жалобы, много жалоб, но при Хрущеве им не давали ходу. Это потом, уже при Брежневе, прокурор Руденко смилостивился и внес протест, признав, что я, Чернов, не изменник родины, а только вредитель и участник контрреволюционного заговора. Так вот и получилось, что ни за что ни про что просидел я за колючей проволокой вместо пятнадцати лет лишь четырнадцать с половиной.

Министерство государственной безопасности: Министерство государственной безопасности СССР Министерство государственной безопасности КНР Министерство государственной безопасности ГДР См. также Комитет государственной безопасности КГБ (значения) … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Министерство государственной безопасности. ШТАЗИ Министерство государственной безопасности ГДР … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Комитет государственной безопасности. Запрос «КГБ» перенаправляется сюда; см. также другие значения. Проверить нейтральность. На странице обсуждения должн … Википедия

Министерство внешней торговли основной орган государственной монополии внешней торговлия СССР. Содержание 1 История 1.1 Декрет о национализации внешней торговли … Википедия

- (МГА СССР) Печати всех минис … Википедия

- (Минпромстрой СССР) … Википедия

- (Минсредмаш СССР, МСМ СССР) … Википедия

- (1939 1991, в 1989 1991 Министерство нефтяной и газовой промышленности) Союзно республиканское (до 18 мая 1954 общесоюзное) министерство (до 15 марта 1946 народный комиссариат). Образовано 12 октября 1939 на базе Народного… … Википедия

Министерство общего машиностроения СССР государственный орган, общесоюзное министерство в рамках Совета Министров, отвечавший за обеспечение всех космических работ в СССР … Википедия

- (МЭП) было образовано 2 марта 1965 года на базе Государственного комитета по электронной технике СССР. Упразднено 14 ноября 1991 года. Содержание 1 Руководители 2 Предприятия и НИИ 3 См. также … Википедия